в болото!
Николай Иванович махнул ему рукой и ушел, хлопнув дверью.
– Что такое? Об чем это такие секреты? – спросила мужа Глафира Семеновна.
Тот сначала замялся, но потом нашелся и ответил:
– Предупреждает… Да что! Глупости. Говорит, чтобы я смотрел в оба, а то армянин здешний меня надует.
В дверях стоял Карапет и говорил:
– Торопись, эфендим! Торопись, дюша мой, мадам! Пора одеваться. Сейчас на турецкого базар пойдем, феску и ковер для эфендим покупать.
Сам Карапет был уже в черном сюртуке, застегнутом на все пуговицы, и в черной косынке, туго намотанной на шее. Феска на голове его была новая, не линючая.
Турецкий базар
И вот супруги Ивановы шествуют по улицам Стамбула в сопровождении их квартирного хозяина армянина Карапета, направляясь к турецкому базару. Карапет важно идет впереди, опираясь на толстую палку, сталкивает лежащих на тротуаре собак, разгоняет мальчишек, загораживающих дорогу, оборачивается к супругам и рассказывает, как называются улицы и дома, по которым они проходят. Попадаются им лавки ремесленников с сидящими на порогах хозяевами и непременно что-нибудь мастерящими. Вот портной в серебряных очках на носу и в феске, повязанной по лбу тряпицей, сидит поджав ноги на коврике и шьет суконные синие шаровары. Два-три тоже шьющих черноглазых турчонка сзади него. Вот кузнец или слесарь точит топор на точиле, а в глубине лавки виднеется маленький горн с тлеющими в нем угольями. На дверях висят заржавленные клинки сабель, ятаганов без рукояток, засовы для дверей, замки и еще подальше войлочных дел мастер. Его прилавок поставлен совсем в дверях, и на нем он расправляет красные фески, вздетые на металлические колодки.
– Вот фески продают! – воскликнул Николай Иванович. – Надо мне купить одну на память, – сказал он Карапету, останавливаясь около лавки. – Карапет Аветыч, пожалуйста, сторгуй.
– Можно… – отвечает армянин. – Тут сам мастер, сам и продает, а потому дорого не возьмет. Снимай шапку, дюша мой, эфендим.
Турок-фесочник инстинктивно понял, что для эфендима требуется, и, прежде чем Николай Иванович снял с себя барашковую скуфейку, вынул уже из-под прилавка картонку и стал выкидывать из нее фески. Карапет щупал их и плохие откидывал. Николай Иванович стал примерять отобранные. Карапет поправлял их на его голове, надвигая на затылок, и говорил:
– Вот как богатый эфендим феска носить должен. А на лоб феска – так это значит, что у эфендим долги много. Гляди на нас, дюша мой. Гляди в мои глазы. Хорошо, совсем Николай-бей выглядишь.
– Послушай, Николай… На что тебе феска?.. Оставь. Не покупай… – сказала Глафира Семеновна мужу.
– Нет-нет… Я желаю, душечка, купить на память. В Петербурге я буду в ней на даче по саду гулять, на балконе сидеть… Почем? – спросил Николай Иванович армянина.
– Давай серебряный меджидие… Он тебе еще сдачи даст.
Николай Иванович подал турку меджидие, но турок требовал еще. Армянин сдернул с головы Николая Ивановича феску и кинул прямо в бороду турку, сказав своему постояльцу:
– Пойдем, дюша мой, в базар. Там дешевле купим.
Они взяли деньги и стали отходить от лавки. Турок выскочил из-за прилавка, схватил Николая Ивановича за руку и совал ему феску. Но оказалось, что турок соглашается отдать феску за меджидие, а армянин требует с меджидие сдачи два пиастра, вследствие чего армянин вырвал из рук Николая Ивановича феску и опять кинул ее турку в бороду. Они сделали уже несколько шагов от лавки, но турок нагнал их, вручил снова феску и при ней серебряный пиастр. Карапет стоял на своем и требовал не один, а два пиастра сдачи, но Николай Иванович сунул турку меджидие, и феска была куплена.
– Карапет! Глаша! Я надену теперь феску на голову, да так и пойду на базар, а шапку спрячу в карман, – сказал Николай Иванович. – Ведь можно, Карапет Аветыч?
– А отчего нельзя, дюша мой? – отвечал армянин. – Иды, иды… Первый почет тебе будет. – И он надел на своего постояльца феску.
– Николай! Полно тебе дурака-то ломать! Ну, тебе не стыдно! Словно маленький, – протестовала Глафира Семеновна, но муж так и остался в феске.
Они продолжали путь. По дороге попалось старое турецкое кладбище с полуразвалившеюся каменной оградой, кладбище, каких в Стамбуле много. Из-за ограды выглядывали две закутанные турчанки со смеющимися молодыми глазами. Они пришли навестить могилы своих родственников, сидели около памятника и ели из бумажного кулька засахаренные орехи, глядя на прохожих.
– Смотри-ка, как стреляют глазами в прохожих! Не хуже наших барышень, – указал жене Николай Иванович.
– Для турецкая дамы только одна прогулка и есть, дюша мой, что на кладбище. Никакого другой гулянья нет, – заметил Карапет.
– Нет, я к тому, что кокетки…
– Первый сорт. Они нам и свое лицо показали бы, дюша мой, но на нас с тобой фески, и они думают, что мы мусульман. А не будь на нас фески, они сдернули бы вуали и показали бы лицо. «Вот, смотри, какая я душка- турчанка!»
Но вот и знаменитый константинопольский турецкий базар. Супруги Ивановы очутились на нем как-то незаметно. Они перешли из узкой некрытой улицы с лавками направо и налево и торговцами-разносчиками, продающими с рук разную ветошь, в крытую улицу со сводами. И здесь были лавки, но торговцы уж сидели не на порогах, а на покрытых коврами прилавках, которые в то же время служили и прилавками для продажи товаров и диванами для хозяев. Некоторые, сидя, спали.
– Египетские лавки, – сказал Карапет. – Тут нет купцы с Египет, но всякий товар из Египта. Тут товар для аптеки, краски… Трава есть, гвоздика есть, перец есть.
– Москательные товары… – поправил Николай Иванович.
– Вот-вот, дюша мой… Москательный товар. Тут большого партий продают.
– Оптовые торговцы.
– Вот-вот, дюша мой…
Воздух был удушливый. Пахло мятой, серой и эфирными маслами.
– Карапет Аветыч, мне непременно нужно купить турецкие туфли, шитые золотом и без задков! Такие туфли, какие турчанки носят, – заявила Глафира Семеновна.
– Турчанки, дюша мой, мадам, теперь носят туфли на французский каблуки и самый модный фасон, – отвечал тот.
– Да что вы! Но ведь можно же все-таки найти настоящие шитые турецкие туфли?
– Совсем, барыня-сударыня, этот турчански манер у турчански дамы из моды вышел, но мы будем искать. Это дальше, в другие ряды, а здесь нет.
Пошли фруктовые и зеленные ряды. Лавки были мельче и уже. Груды апельсинов, яблок, груш, бананов, ананасов выглядывали из лавок и лавчонок. На порогах стояли открытые мешки и ящики с миндалем, орехами, фисташками. Над дверями висели гирляндами связки лука, чеснока, баклажанов и томатов.
Карапет указал на все это и торжественно сказал:
– Наш
