передний край которого вгрызался смерч из меха и когтей, а за его спиной – тёмным по белому – застыла тоненькая фигурка в зелёной парке, и золотой иглой пронзало пространство её начало, облачённое в тонкую, подобную миражу оболочку слепка. Первотварный свет в броне человеческой воли.
Вспышка!
Янка отшатнулась, жмурясь, – привычные уже удары слепков Майка были не сопоставимы по силе с Лениными. Там, где речь заходила о воле и внутреннем огне, никто, наверное, не мог тягаться с той, что в этом огне сожгла всю свою жизнь, все мосты и корабли, что остались за спиной.
Лена отдала саму себя на служение, об истинном смысле которого Янка только смутно догадывалась… И за это хрупкая девушка с бессмертными глазами получила гораздо больше, чем имела.
«Так получают истинную силу».
Осознание проскользнуло в голове Янки подобно вспышке слепка – и растаяло, оставив слабый привкус понимания. Но на раздумья времени уже не было.
Ржавое море вздыбилось очередным големом, но тот не поспешил в атаку, а… с размаха метнул смятое автомобильное колесо – по широкой дуге, над головами, чётко на площадку перед башней. Снова наклонился, поднял, метнул второй обломок, третий… Янка замерла, а потом поняла, что это и есть ответ – откуда все те обломки перед башней.
Это не остатки големов! Это их оружие.
Второй голем-метатель присоединился к первому, и Янка бросилась обратно к башне, крепко сжимая скьявону в руке. Голема она срубила в тот момент, когда он только начал приподниматься, – одновременно со вспышкой слепка Майка.
Один обломок чиркнул Янку по щеке, второй стукнул по «корзине» скьявоны, защитившей пальцы, – и очередного голема не стало.
Майк стоял в дверях башни, бледный, исцарапанный, одноглазый – левое веко по-прежнему крепко зажмурено, – но спокойный. Показал Янке большой палец: «Всё под контролем, я прикрою, иди»… и Янка, кивнув, вернулась к лестнице.
Надо добежать до Тота и сказать ему про тех големов-метателей, чтобы бил по ним…
Янка шагнула на ступеньку. Страшно – как будто прыгаешь с высоты… Грохот и скрежет, скрежет и грохот, звуки бьют по ушам, вспышки слепят глаза, и собственное дыхание кажется отчего-то нереально громким – хриплым, неровным… Ещё одна ступенька. Золотом горит клинок скьявоны. Ещё. Ещё.
– Тот! Стреляй по тем, что кидаются! Там!
Над головой пролетел очередной обломок, а следующий Янка изловчилась и, подпрыгнув, пронзила клинком, а уже падая, широким взмахом перерубила третий. Ступени вывернулись из-под ног, но Янка упорно вскочила и бросилась к башне. Лена, Сергей, Тот, Ким – они справляются, успешно теснят «противника», и вся лестница уже усыпана неподвижными обломками.
Справятся, не могут не справиться… Если только им в спину не ударит вторая волна големов.
Янка взбежала по ступеням, на мгновенье замешкалась на последней, глядя, как слепки Майка один за другим разбивают очередного голема… и тут Янке в спину словно железнодорожная шпала прилетела.
Боль опрокинула мир, и камни площадки, врезавшись, выбили Янкино дыхание. В голове зазвенело тонко и гулко, поглощая звуки. Рукоять сквьявоны выпала из пальцев и отлетела в сторону.
Янка перекатилась на бок, пытаясь втянуть ртом ледяной воздух, но не видела, как очередной голем занёс над ней свою лапищу…
…как Ким выщёлкивает опустевший пистолетный магазин и шарит по карманам в поисках второго, проклиная всё на свете и торопясь успеть, успеть, ну же, ну же!..
…как Тот, который до этого момента выцеливал очередного голема-метателя, вдруг роняет винтовку и в прыжке разворачивается, ещё не видя, не зная, что произошло, а лишь откликаясь на звенящую нить связи…
…как мир густеет и застывает стеклом, как это бывает за мгновенье до раскалывающей пространство золотой черты…
…как Ким выдыхает вслух, сам того не слыша: «…успеть!»
А потом мир содрогнулся.
Ким ещё только загонял магазин в пистолет, а Тот уже ринулся вперёд, вдоль той самой связи, которую они всё это время пытались разорвать… Между слепком и его создателем.
Слепок, созданный для того, чтобы успеть, спешил исполнить своё предназначение.
Он прошёл сквозь Кима, и боль, пронзившая обоих, лишь придала сил. Ещё мгновенье, и Тот диким, невозможным для человека прыжком преодолел последние ступени, перескочил через Янку, всё пытающуюся дотянуться до скьявоны…
И так и застыл в воздухе, в прыжке, раскинув руки в стороны.
Сила творения, человеческая воля и огонь архэ – в обличии взъерошенного мальчишки в ежиной пижаме. Золото первотварной силы окутало силуэт – как это всегда бывает со слепками, которые сделали своё дело… а этот – сделал. Голем уже осыпался на землю, даже обломками не задев Янку.
Рыбка жгла грудь, и казалось, скоро пробьёт дырку в рёбрах – чтобы, коснувшись сердца, спалить его тем же огнём.
«Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ…» – скорее угадала, чем услышала Янка странные слова.
И прозвучала тишина.
Янка не отводила глаз до самого конца. Видела, как каждая частичка, каждая молекула воздуха наливается светом – не привычным золотом первотварной силы, а чем-то… сильнее. Светлее. Полнее.
Светом, который был ещё до первого мига творения.
Светом, который не иссякнет и тогда, когда наш мир закончится.
Светом, который вобрал в себя всё. Не золото архэ – полнота всех цветов, сливающаяся в белизну.
Он разгорался всё ярче, становился всё более материальным, настоящим, так что всё остальное рядом с ним казалось призрачным и временным – всего лишь отблеском, тенью, как Доля с Недолей рядом с собаками из плоти и крови… Да и сама Янка показалась себе таким отблеском.
А вот Тот весь исполнился этим Светом, не растворяясь… а тоже становясь настоящим.
Янка протянула к нему руку, привставая, но тут же уронила обратно, зная, что не коснётся – рука пройдёт сквозь него призрачным видением.
Тот не замечал происходящих изменений. Застыл в прыжке, раскинув руки, и улыбался своей бестолковой улыбкой. «Успел!» – прочитала Янка по губам одно-единственное восторженное, счастливое слово.
А Свет затапливал этот мир до самых краёв и выше, выжигая гарь, злобу, отчаяние и забвение. Лишая силы недолжное. Исправляя искажённое. Даруя право на жизнь сотворённому человеческим своеволием. И Света стало так много, и он стал таким твёрдым и ощутимым, что Янка перестала видеть всё остальное.
А потом – не через мгновенье, ведь времени не было, но всё же после – Свет исчез, и Тот вместе с ним.
Нет, не так.
Свет не перестал быть – но его частицы, его фотоны проходили сквозь Янку, не встречая ни малейшего сопротивления, как сквозь призрачный отблеск.
Рыбка на груди пульсировала жаром. На лицо пушистыми хлопьями опускался снег. Сквозь прореху в пелене облаков сияло густо-синее, ослепительно яркое небо.
– Тот, – позвала Янка, еле шевеля губами. И пожаловалась небу, прижимая к груди руку: – Больно…
Небо качнулось, словно приглашая в свои объятья – и Янка послушалась. Оттолкнулась ногами, метнулась вверх, и из разбитой оболочки вырвалась птица,
