думала, что, если нас обнаружат в гардеробе, мы притворимся, что искали уединения, – сердито заметила она. – И теперь чувствую себя жестоко обманутой.
Мэлоун громко расхохотался.
23
За завтраком Маргарет напомнила ему, что сегодня день стирки, и он послушно выставил в коридор свою корзину с грязным бельем. В доме было сыро и слишком тепло, так что он распахнул у себя окна, чтобы проветрить комнату.
Точно так же поступили все остальные обитатели дома, и теперь звуки долетали до него и из-за двери, и с улицы: разговоры в магазине, стук швейных машинок в мастерской, громыхание и шипение утюга, которым орудовала Маргарет. Пестрый гул дома, все жители которого были заняты своим делом, мешался с пением птиц, доносившимся со двора, и с шумом уличного движения, создавая чудную симфонию. Это звучание жизни успокаивало Мэлоуна, пока он в который раз изучал своих мертвецов.
Он услышал, как Дани вышла из магазина, зашагала по коридору, и его внимание вмиг переключилось. Он узнал ее легкую поступь, цоканье ее небольших каблуков. Наступило время обеда, но она не стала подниматься по лестнице. Он и сам подумывал сделать перерыв, но не был уверен, что сможет есть. Поднявшись из-за стола, он сунул в рот мятный леденец из конфетницы, которую принесла ему Дани. С тех пор как он признался, что любит сладкое, она постоянно пополняла его запасы конфет.
Мятные леденцы тоже успокаивали.
Все утро он провел, изучая отчет коронера и составляя список того, что знал о последней жертве Безумного Мясника. Отчет опубликовали накануне, поздно вечером. В графе «официальная причина смерти» по-прежнему стоял прочерк, но в качестве вероятной причины указывалось ранение шеи, сопровождавшееся обширной кровопотерей, – иными словами, обезглавливание.
В понедельник под мостом на Западной Третьей улице из реки выловили джутовый мешок. На мешке значилось: «Картофель Уил-Брэнд», город Бангор, штат Мэн. Целых сто фунтов картофеля. Но мешок соврал: весил он вовсе не сто фунтов, да и картофеля в нем не было. В нем лежали две половины расчлененного женского туловища, бедро и ступня левой ноги, той самой, которую выловили в апреле.
Его вдруг осенило. Раньше он об этом даже не думал. Многие жертвы – или части их тел – находили в мешках из джута. Дани ни разу не касалась этих мешков. Если она могла что-то прочесть по одежде из кожи, то наверняка могла что-то увидеть на джутовой материи. Правда, некоторые мешки долгое время пролежали в воде, а значит, прочесть их будет сложнее. Вряд ли они расскажут о жертвах, но вполне могут подсказать хоть что-нибудь об убийце.
Из коридора снова послышались шаги Дани, на этот раз быстрые, суматошные, от прачечной к его комнате, словно он силой собственных мыслей вызвал ее к себе. Она трижды быстро стукнула в его дверь.
Он заставил себя отвлечься от нестерпимой жажды увидеть ее. Жаркое, сладкое желание разливалось по его телу, но он усмирил свое сердце и постарался собраться. После бала в больнице он вел себя осторожно. Или, по крайней мере, старался. Воскресная месса, морг и работа помогали ему держать себя в рамках приличия.
– Майкл? – Приглушенный дверью голос прозвучал так, словно она задыхалась от нетерпения.
– Входите, я здесь. – Он отметил, что произнес эти слова неприветливым тоном. Но лучше так, чем возбужденно. Она нерешительно просунула голову в дверь.
– Я не вовремя? – Она и правда едва переводила дыхание.
Он сунул руки в карманы и помотал головой:
– Нет, Дани. Прошу вас.
Щелкнув замком, она заперла за собой дверь и привалилась к ней. Комната наполнилась запахами отбеливателя и мыльной стружки: Дани держала в руках аккуратную стопку его постиранных маек. Локоны, уложенные в прилежные волны, обрамляли ее лицо и ниспадали до плеч. На ней было простое коричневое платье с узкими лацканами, которые сходились на груди к поникшему банту. Чтобы не выглядеть слишком броско, она перехватила платье в талии тоненьким поясом, но ткань казалась поблекшей после множества стирок, хотя коричневый цвет по-прежнему придавал ее коже мягкий и теплый оттенок. А может, дело было вовсе не в платье. Щеки у нее розовели, она задыхалась, грудь поднималась и опадала так, словно она обежала целый квартал, а не примчалась из прачечной к нему в комнату.
Он хмуро взглянул на нее:
– Вы что-то нашли?
Она без единого слова протянула ему его майки, и он, не понимая, в чем дело, забрал их. Они стояли вдвоем в запертой комнате, но, казалось, она все равно никак не может подобрать нужные слова.
– Я прошу Маргарет складывать ваши вещи, чтобы я не… чтобы не нарушать… ваше право на личную жизнь. Но она кое-что пропустила.
– О нет, – охнул он. – Что на этот раз?
Она подняла на него глаза, моргнула, сглотнула, и он заметил, как у нее на шее, под шелковой кожей, бьется тонкая жилка. Черт, ну и картина.
– Вот эта, на самом верху? – Она махнула рукой в направлении стопки маек.
– Что с ней? – выдавил он.
– Наверное, вы надевали ее вечером в ту субботу. Но Маргарет ее пропустила. Она так и лежала в корзине для грязного белья. Нестираная.
– М-м, – только и сказал он. Но он наконец-то все понял. Она шпионила.
– Я просто хотела отнести их вам. И корзину тоже. Но… корзину я, кажется, забыла. Я хотела вам что-то сказать.
– Хорошо.
– Но теперь не могу вспомнить, что именно.
– Не можете вспомнить?
– Нет. – Она помотала головой и облизнула губы.
– Зачем вы заперли дверь? – спросил он, начиная догадываться. Его сердце догадалось обо всем первым. И тело тоже. За запахом отбеливателя и мыла крылось что-то еще. Он положил майки на свой комод.
Она подошла к нему чуть ближе и остановилась, но не ответила на вопрос.
– Что вы увидели, Дани? – Он шагнул к ней.
– Я увидела себя. Такой… какой вы видели меня в ту субботу. Вам понравилось, как я выглядела.
– Чтобы узнать об этом, вам понадобилась моя майка?
Она подошла еще ближе, так, что теперь их разделяло всего несколько сантиметров. Но она не коснулась его, а он не коснулся ее.
– Я не умею читать мысли мужчин. Мысли людей. Только ткань. Но вы думали… думаете… что я красивая. И вы… я очень вам нравлюсь, – мягко, но решительно проговорила она, словно не сомневалась в том, что увидела. Он решил, что она увидела куда больше, чем просто его восхищение.
Жар, разливавшийся по его телу, взревел и взорвался, словно бойлер в подвале.
– И это все? – Он
