старался говорить очень спокойно.
Она кивнула, медленно подняла руки, положила их ему на грудь.
– И как вам кажется, что я чувствую прямо сейчас? – спросил он.
– Не знаю. Я еще не оправилась после того, как держала в руках вашу майку. Я прижимала ее к лицу минут пять и только потом сложила и принесла вам, – призналась она. – Вы сердитесь на меня?
– Как я могу сердиться? – прошептал он.
– Не заставляйте меня упрашивать вас, Майкл. Поцелуйте меня.
Когда она звала его Майклом, он был не просто мужчиной, выжатым жизнью, не просто мужчиной, который делал лишь то, что должен, и больше почти ничего, не просто мужчиной, который всегда платил по счетам и будет платить по ним до конца. Правда, тот мужчина предупреждал его, что всегда есть цена, которую придется платить.
– Во что мне обойдется это счастье? – спросил он, хотя этот вопрос и не был обращен к Дани.
– Быть может, оно лишь отнимет у вас толику сна. – Она тревожно сглотнула, словно сказала что-то слишком уж смелое. – Или… быть может, вы за него уже заплатили.
– Быть может, и так.
И тогда он поцеловал ее, отшвырнув прочь все тревоги так яростно, что они послушно растаяли, и в миг, когда его губы прижались к ее губам, его разум был совершенно спокоен. Ее рот был мягким, но совсем неподвижным, она чуть дышала, словно не зная, что делать. Он вдруг вспомнил, что она молода, а он стар, что она сладость, а он соль, что она невинна, а он… совсем нет.
Она обхватила его руками за шею, и притянула к себе, и подняла к нему навстречу лицо, и тогда его внутренний диалог обратился в далекий шум волн, набегающих на песок. Он забыл о том, что должен судить, защищаться, и просто наслаждался тем, что было с ним здесь и сейчас. В ее неопытности не чувствовалось и тени сомнения, и ее страстность захватила его, наполнила восторгом, сделала его бестелесным. Он словно парил в воздухе и, проплывая мимо нее, обнял ее за талию, прижал к груди, ощутил ее тяжесть всем своим телом. Он не привык закрывать глаза, когда целовался с женщиной, но теперь его веки отяжелели, а в сердце поселилась такая легкость, что он не сумел бы раскрыть глаза, даже если бы попытался.
Он целовал ее, пока у обоих в легких не кончился воздух, а щеки не раскраснелись, и, вдохнув, целовал снова и снова, и снова чувствовал себя как мальчишка, который бросал камушки в окно Айрин и ждал, чтобы та украдкой выскользнула из дома и подарила ему поцелуй при свете луны. Но то было слишком давно, а теперь у него в объятиях и в сердце была другая, новая женщина. Ее вкус заполнял его рот до краев, ее тело заставляло мечтать о медленном восхождении туда, откуда уже нельзя было повернуть вспять.
– Дани, почему я? – спросил он чуть не с отчаянием. Он знал, о чем думает сам, но совершенно не мог представить себе ее мыслей.
Ее губы розовели, как мякоть арбуза, а щеки, натертые о его шершавую кожу, горели. Она изумленно мотнула головой.
– Бог ты мой, ну мы и пара. Я вижу все, а ты отказываешься видеть даже самое очевидное, – проговорила она.
– Скажи мне, – взмолился он.
– Почему ты, Майкл? Потому что рядом с тобой мое сердце бьется вот так. – И она взяла его руку и приложила к своей груди.
У него в ладони словно билась крошка колибри, и он провел пальцами по коже над рядом пуговиц, а потом двинулся вниз, ища то, что скрывалось под тканью.
– Это ведь несложно понять? – спросила она. Ее голос прерывался в такт его ласкам. Она прикрыла глаза, со вздохом запрокинула голову.
Нет, понять это вовсе не сложно. Не сложнее, чем ее бедра в его руках, чем его губы на ее шее. Не сложнее, чем кровать под тяжестью их сплетенных тел, чем отчаянная боль у него в животе. Ему нужен был еще один поцелуй. Всего один, а потом все закончится.
Но один поцелуй потянул за собой другой, и третий, и сотый.
С лязгом промчался пожарный наряд, вспорхнули от ветра шторы, хлопнула дверца машины, звенькнул колокольчик у входной двери. Все это они пропустили. Все это им никак не мешало. Он плыл в пропитанной страстью дымке, любуясь чертами женщины, что теперь лежала под ним.
Кожа у Дани была особенно тонкой возле локтей. И за ушами. Под платьем на ней была кружевная нижняя юбка, на левом чулке спустилась петля. Он стянул с ее ног чулки, желая коснуться ее шелковой кожи. Она заурчала, когда он целовал ее шею, задрожала, когда коснулся ее груди, и недовольно вскрикнула, когда грохот сердца в его груди сменился робким стуком за дверью.
– Мистер Мэлоун? Вы там? – спросила Ленка.
Он мгновенно откатился от Дани, и дымка рассеялась, а все его внимание сосредоточилось на том, что он успел пропустить.
Он не знал, нужно ли отвечать Ленке. Дверь заперта. Ленка сейчас уйдет. Дани расправила платье, и он обернулся к ней, привлеченный этим движением. Она была без чулок, в расстегнутом платье, губы распухли, волосы растрепались. Но ничего непоправимого не случилось.
– Мистер Мэлоун? – повторила Ленка. Тук, тук, тук. – Я знаю, он там. Он весь день дома. Может, прикорнул ненадолго, – сказала она. Последние слова прозвучали так, словно она отвернулась от двери.
– Я подожду его перед домом. Может, он вышел, а вы не заметили.
Это был Элиот. Элиот его искал.
Мэлоун схватил пальто, сунул в нагрудный карман бумажник, сгреб с комода ключи и шляпу, лежавшие прямо рядом со стопкой постиранных маек.
Он ринулся к окну, поднял раму повыше и перемахнул через подоконник. Снова вспомнил, как в юности убегал через окно, как целовался в свете луны, как держал в объятиях девушку и весь наполнялся надеждой. Те дни давно миновали. И он никак не мог вернуться назад.
– Что-то случилось, Дани, – сказал он.
Она молча кивнула, и он соскользнул с подоконника. Ему нужно было отыскать Элиота.
* * *
Машина Элиота стояла у тротуара. Мгновением позже сам Несс показался в дверях ателье и, явно вздохнув с облегчением при виде Мэлоуна, надвинул на лоб шляпу, а потом указал на свой автомобиль:
– Мэлоун, мне надо с тобой поговорить. Садись.
Мэлоун не стал возражать, но, прежде чем открыть дверцу, наскоро оглядел в окне машины свое отражение – застегнуты ли пуговицы, в порядке ли воротник. Выглядел
