уединиться. Что-то в его улыбке подсказало ей, что он и сам нетвердо стоит на ногах. Он нравился ей таким – он вел себя раскованнее, свободнее, его печальные глаза уже не казались такими печальными, а губы, всегда мрачно поджатые, чуть разжимались.
– Да, надежды мало. Но вы не волнуйтесь, – успокоил ее он. – Нам не нужны женские пальто и шляпы. Только мужские. Просто касайтесь и двигайтесь дальше, Дани. Одно касание – и все.
– Что я ищу?
– Вы ищете доктора Фрэнка. – Он снова был прежним Майклом. Мрачным и собранным. Она не удивилась его преображению. От мысли о докторе Фрэнке у нее тоже вмиг прояснилось в голове.
Она пошла вперед, мимо ряда пальто, проводя по ткани рукой. Отвороты на груди ближе к сердцу, зато ткань на плечах и на спине постоянно соприкасается с телом. Если нужно действовать быстро, то правильнее будет сосредоточиться именно на плечах.
Ей показалось, будто перед ней замелькали, сменяя друг друга, игральные карты, среди которых ей нужно было отыскать джокера. Цвета, имена, страхи, тревоги. Планы лечения, антисептики, швы, бессонница.
– Вы правы. Большинство этих мужчин врачи.
– Я же говорил.
Она продолжала ходить между рядами пальто. Мэлоун шагал за ней, следя, чтобы они ничего не пропустили, и время от времени оглядываясь на стойку.
Проверив целых четыре ряда и ничего не обнаружив, она вдруг почувствовала, как вздрогнули ее пальцы. В какой-то момент она начала класть ладонь на плечо каждого нового пальто, стараясь накрыть как можно больше ткани. Она ощутила краткий укол, словно ее кольнули чем-то холодным, остановилась, вернулась назад, снова потянулась к тому же пальто.
В этот миг зазвенел колокольчик. Динь-динь-динь-динь.
– Нам пора. – Мэлоун обхватил ее за талию и потянул за ряды нумерованных стоек с одеждой. Там они могли спрятаться от тех, кто сейчас ждал у стойки, но не от гардеробщика – если, конечно, тот собирался вернуться.
Колокольчик бренчал все настойчивее. Тот, кто стоял у стойки, явно терял терпение.
– Мой номерок у тебя, Мари?
– Нет, Мартин, не у меня. Хотя я предлагала его забрать, – терпеливо напомнила Мари.
– И забрала! Видишь, вот он, – победительно заявил он.
– Это не твой. Это номерок Фрэнсиса. Свой ты мне не давал. Проверь в кармане пиджака.
Динь-динь-динь-динь.
– Если мы сейчас не уедем, застрянем в пробке. Где этот чертов номерок? И где гардеробщик?
Мэлоун увлек Дани за другой ряд пальто, и в это мгновение из-за двери в дальнем углу гардеробной показался дородный мужчина во фраке. Он поспешил на призывное треньканье колокольчика. За ним густым шлейфом тянулся табачный запах, к подошве ботинка прилип кусочек туалетной бумаги.
Динь-динь-динь.
– Сказал речь и сделал ноги, – шепнул Мэлоун. – Что ж, тут я с ним вполне солидарен.
– О ком вы? – прошептала она в ответ.
Мэлоун стоял неподвижно, прислушиваясь к разговору у стойки.
– Прошу прощения, конгрессмен, – произнес гардеробщик, – но… мне никак не обойтись без вашего номерка. Без него я не смогу отыскать ваше пальто.
– Оно висит рядом с пальто моей супруги. А у нее есть номерок. – Тук, тук, тук. – Вот он, берите. И прихватите мои серое пальто и черную шляпу, они висят по соседству.
– Но, сэр… мы не всегда вешаем одежду супругов рядом друг с другом.
– Ладно. Мари, иди с ним, – велел конгрессмен. – Раз он боится отдать мне чужие вещи.
Гардеробщик протестующе булькнул было, но тут же передумал.
– Хорошо. Мадам, прошу вас, пройдите со мной, – пригласил он. Послышался скрип открывающейся двери, шелест женской юбки. Мэлоун замер, не выпуская руку Дани, пытаясь понять, в какой ряд двинется гардеробщик.
– Вот же черт, – пробормотал он, когда служитель свернул прямо к ним.
Тот остановился так резко, что Мари Суини с недоуменным возгласом уткнулась ему прямо в спину.
– Вам нельзя здесь находиться, – забормотал гардеробщик, переводя взгляд с Мэлоуна на Дани, и принялся одергивать свой фрак с таким видом, словно готовился свистнуть в свисток или включить сигнал тревоги. Мари Суини выглянула у него из-за спины и от изумления разинула рот.
– Я хотел забрать свою шляпу. Вас не было на вашем рабочем месте. Я устал ждать, – проговорил Мэлоун таким мрачным тоном, что гардеробщик невольно отшатнулся от него и наступил прямо на подол зеленого платья Мари Суини.
– Ох, боже мой. Ах, – проговорила она, оттолкнула беднягу от себя и уныло уставилась на оборванный край подола.
Мэлоун шагнул вперед и снял свою шляпу с крючка прямо над головой гардеробщика. Тот поморщился.
– Вам повезло, что я сам ее отыскал. – Мэлоун надел шляпу на голову и выудил из кармана номерок. Он протянул его гардеробщику с таким видом, словно вручал судебный приказ. Лицо его сохраняло при этом самое бесстрастное выражение. Служитель взял номерок дрожащей рукой.
– А теперь, если позволите, я советую вам попросить прощения у миссис Суини, – с насмешливой ухмылкой продолжил он, взял Дани за руку и, обогнув гардеробщика, двинулся к выходу.
– Мэм, – любезно произнес он, проходя мимо жены конгрессмена, и коснулся полей своей шляпы.
– Бога ради, да что там такое творится? – взвыл конгрессмен Суини, когда они приблизились к стойке, и стукнул ладонью по колокольчику.
На этот раз Мэлоун обошелся без ловких прыжков. Он просто отворил дверцу слева от стойки и вывел Дани из гардеробной тем же путем, которым в нее попала Мари Суини.
– Сэр, мне понравилась ваша речь, – сказал он конгрессмену, на миг замедлив шаг. – В ней чувствовалась такая сила. Мои предки тоже родом из Мейо. – Он произнес что-то по-гэльски и подмигнул, словно у них был какой-то общий секрет.
Суини кашлянул, прочищая горло:
– Да, да. Прекрасно. Спасибо.
– Но ведь ваши предки не из графства Мейо, – прошептала Дани, когда они отошли подальше от конгрессмена. – Вы говорили, что ваш отец был родом из Дублина, а мать – из Белфаста. Это никакое не графство Мейо.
– Я решил его поддразнить, Дани. Вы ведь знаете, что здесь, среди кливлендских ирландцев, графство Мейо – своего рода символ объединения. Когда Суини нужны голоса, он вспоминает о своих предках.
– Что вы ему сказали?
– Имиг лат, омадон.
– Да, но что это значит?
– Я назвал его дураком и велел… м-м, – он кашлянул, – убираться куда подальше.
– Но ведь он вас поблагодарил, – удивилась она.
– Лишнее доказательство того, что он и правда дурак. Он не дает Элиоту никакой жизни.
– И-миг лат о-ма-дон, – прошептала она, будто бы пробуя на вкус эти слова. – Мне нравится.
Он тяжело вздохнул, словно понял, что научил ребенка ругаться, словно она вновь подтвердила, что он дурно на нее влияет.
– Кстати, я
