Э-гей! — крикнул Гриша, входя в азарт. — Э‑ге-ге-ге-гей! — А когда впереди, совсем близко впереди ощетинилось прутьями препятствие, Гриша пригнулся и крикнул почти в самое ухо Арабуле:
— Берем!
Но своенравный конь почему-то не захотел взять — почти у самого барьера Арабула свернул в сторону, вернее, шарахнулся, и Гриша Яранцев вылетел из седла.
Одна из девушек пронзительно вскрикнула, и Гриша успел подумать: «Интересно, кто это? Интересно...» Он тут же вскочил на ноги и обрадовался — ноги целы. И руки целы — в этом нетрудно убедиться, а что гудит в башке — пустяки, пройдет. Плохо только, что гимнастерку порвал, и, кажется, сразу в двух местах — на локте и у плеча. Обидно, совсем еще новая гимнастерка.
Прискакал на своем вороном паренек в оранжевом картузе.
— Ушибся? Ранен?
— Да нет как будто... Вот только гимнастерка...
— Тогда порядок, — сказал паренек. — А девчонкам все равно надо голову оторвать. И первой — моей сестрице Ануке.
— Она не виновата, — возразил Гриша. — Это я сам.
— Оба виноваты. Только Анука больше. Кто-кто, а она знает характер Арабулы.
Прибежали девушки, и повторился тот же диалог — те же вопросы и те же ответы, с той лишь разницей, что спрашивала на этот раз Нина и отвечал Резо — брат Ануки, а Гриша и Анука молчали, будто все, что произошло, вовсе их не касается. Но как только Резо и Нина заговорили о порванной гимнастерке, Гриша тут же решительно вмешался:
— Ну это оставьте! Это уж моя забота — я порвал, я и починю.
— Пальцем? — насмешливо спросил Резо.
— Почему пальцем? Я солдат — у меня иголка и нитки есть.
— А нитка какого цвета? — спросила Нина.
— Черная.
— Я так и думала, что черная, — сказала Нина. — Но это не беда, у портных в ателье есть всякие нитки.
— Интересно все-таки, чему учат людей в институтах? — сказал Резо. — Ну, ты сама подумай: как может солдат в таком виде пойти в центр города, в это самое твое ателье. А вдруг генерал навстречу. Ну и мысли приходят в голову девчонкам.
— Хватит! Мне надоели твои дерзости, — рассердилась Нина, и Гриша так и не понял — всерьез или это такая манера шутить. — Вы только посмотрите, Гриша, как это пятнадцатилетнее дитя разговаривает со взрослыми. Ну, как вам это нравится?
Гриша из вежливости промолчал, потому что ничего плохого в том, как разговаривает «пятнадцатилетнее дитя», не увидел. Во всяком случае, разумно человек говорит... В таком виде в городе, конечно, не покажешься. А в части тем более. Обязательно надо достать подходящие нитки. Да где их тут в поле достанешь? Ну и положеньице... Говорят, правда, что безвыходных положений не бывает, но это, наверно, относится к делам большим и серьезным, а в таких вот пустяках всегда почему-то безвылазно вязнешь.
— Стоп, нашел! — воскликнул Резо. — У нашей бабушки непременно должны быть такие нитки. У нее все про запас имеется, у нашей бабушки. А штопает она — в бинокль потом не разглядишь штопку...
...Гимнастерку бабушка Кето, а по-русски Екатерина Ивановна, заштопала великолепно. Это была просто художественная штопка: шва вовсе не было видно, и поврежденный и неповрежденный рукава, как и прежде, до «аварии», ничем не отличались друг от друга. Все это бабушка Кето сделала быстро, ловко, ни о чем не расспрашивая, а затем накормила всех вкуснейшим обедом. Гриша, конечно, от обеда вначале отказывался: во-первых, он уже пообедал дома, а во-вторых... Но об этом он ничего вслух не сказал... Дело в том, что Гриша немало уже был наслышан о грузинском гостеприимстве. Слышал он о том, что за грузинским столом пьют вино не из рюмок и даже не из стаканов, а из большущих рогов, что есть тосты, пить которые тамада просто-напросто может заставить.
Честно говоря, Грише даже и хотелось отведать хваленого местного вина. Резо так и сказал: «Другого такого, как наше, во всем мире нет». И конечно, хотелось выпить его из рога, пусть даже самого большого, чтоб потом было что вспомнить и что рассказать. Только мало ли чего тебе хочется! А если нельзя, если ты обязан отказаться? Вот именно — отказаться. Вежливо, но твердо отказаться, как посоветовал замполит Антонов, беседуя на эту тему с молодыми солдатами.
От обеда Грише отказаться не удалось — Андро Иосифович, дедушка Резо и Ануки, сухонький и, видимо, очень старый человек (потом Гриша узнал, что ему уже за восемьдесят), сказал, что смертельно обидится, если гость уйдет не пообедав. А от вина Грише и отказаться не пришлось, потому что здесь никто никого не заставлял пить. Гигантские роги — Гриша видел их, они висели на стене в столовой — тоже не были пущены в ход. Все было проще: девушки поставили посреди круглого стола графин с розовым вином, а у каждого прибора — небольшой граненый стаканчик из толстого, тяжелого стекла. Первый тост дедушка Андро предложил «за хозяйку дома, мою дорогую супругу Екатерину Ивановну, за ее золотое сердце и золотые руки». И все по очереди сказали свои добрые слова в адрес бабушки Кето. А вот Анука ничего не сказала, а только поцеловала бабушку в щеку — и все. И тут Гриша внезапно, и не по наитию, как говорится, а по выражению Анукиного лица понял, что ее молчание — это просто игра, которую рыжая капризница затеяла неизвестно для чего. А почему неизвестно? Известно: затеяла, чтобы подразнить меня.
Ну, а это ведь хорошо, значит, я ей не безразличен.
Второй тост дедушки Андро был за гостя, впервые переступившего порог их дома, — то есть за Гришу.
— И в его лице за всю нашу родную Красную Армию, — закончил дедушка Андро этот свой тост.
— Успеха тебе во всем, и чтобы одно за другим исполнились все твои желания, — сказал в дополнение к основному тосту Резо.
— Чтобы ты всегда радовал свою мать, — пожелала бабушка Кето.
— Желаю тебе большого личного счастья, — многозначительно (а возможно, это только показалось Грише) провозгласила Нина.
А вот голоса Ануки Гриша и на этот раз не услышал, она только приподняла стаканчик.
