свою мину.
— Навести там немножко порядок. Что они себе вообразили? — А голос — как в полночь у Конопки.
Но не пора ли нам добавить еще пункт к нашему перечню? Итак, пункт двадцать пятый.
— Думаешь, нужно? — спрашивает тетка-жена.
Нужно — это, пожалуй, слишком сильно. Скажем лучше: не помешает.
Только дедушка распорядился: «Собери ужинать», — как Феллер вошел в дверь.
Ну и нюх же у него, что у чертова пса!
— Кристиночка, — говорит Феллер.
Люди бывают так ласковы, когда их разбирает любопытство.
Но тут мы скажем Феллеру: сиди себе и помалкивай, что тебе следует знать, порасскажет тебе дедушка.
— Садись, — говорит он.
И вот они сидят. Дедушка с угрюмым видом кромсает сало и, погруженный в свои мрачные мысли, еще раз его солит, хотя оно и без того солоно.
Хитер-то ты хитер для проповедника, думает он, но я тебе сейчас поднакладу. Мой дедушка человек единоличных решений. И он говорит Феллеру лишь то, что уже сообщил тетке-жене:
— Завтра еду в Бризен.
Феллер думает: все еще история с мельницей.
— Еврей-то, — говорит он, — Левин, убрался отсюда, Файерабенд считает — навсегда. Будто бы он сам ему сказал.
— Ну да, — говорит мой дедушка, но не может совладать со ртом, который вдруг задвигался быстрее, — ну да, убрался, олух, торчал здесь, глаза мозолил, что еще ему тут было нужно, когда не на что больше рассчитывать!
А Феллер думает: чего разважничался, если бы кто надо показал на суде, было бы на что рассчитывать еврею-то, и даже очень.
— Ну так разъясни им толком, в Бризене, — решительно говорит Феллер и накладывает себе полную тарелку. — Вот и будет покончено со всей этой историей раз и навсегда. — А сам думает: эх, дал маху Левин, со мной бы у старика этот номер не прошел.
— Бризен, — замечает дедушка, — самое милое дело, когда состарюсь, переберусь в Бризен.
— Что? — испуганно восклицает Кристина. — Что ты вздумал? В Бризен?
Тут дедушка в наилучшем расположении духа говорит, утирая рот:
— Ты никак думаешь, что я состарился, так выкинь это из головы.
— Какое, — протестует Феллер, — мужчина в самом соку. — и, обращаясь к тетке-жене: — Но что верно, то верно, Бризен город подходящий, и, когда я состарюсь, я, пожалуй, тоже подумаю.
— Да перестаньте вы оба, — сердится Кристина. — Только и слышишь: Бризен да Бризен.
Старик, ну, тот иногда говорит о всяких таких вещах, но Феллер, праведный брат Феллер лучше бы помолчал: Бризен! А ведь тебе, Кристина, даже неизвестно, что известно Феллеру, ему это открыл пропойца ротмистр: женского пола, — что песчинок на дне морском.
— Много ли вы бывали в Бризене! — говорит Кристина.
— Раньше много, — отвечает мой дедушка. — Когда мельница строилась. Все тогда Кёниг поставил, знатная фирма, а когда все привезли и сгрузили, угощал пивом.
— А знаешь, — говорит Феллер, — как в Бризене красиво. Как на картинке. Сидишь у окна, а перед тобой рынок, большие дома и колокольня этих евангелистов. Молельня там тоже есть, правда, на другом конце, но не так чтобы очень далеко, зато с настоящей купелью, с двух сторон вниз ведут ступеньки.
— Да ты уж рассказывал, — отмахивается Кристина.
О Бризене, понятно, можно говорить без конца.
Раз туда ведут все дороги.
Завтра, как бы там ни было, дедушка едет в Бризен.
— Пошли-ка спать, тяжелый день завтра.
В эту ночь дедушке спится, что он идет по чужому, совершенно незнакомому дому.
Почерневшие неструганые балки, железные крюки на стенах, воткнутая в них лучина едва освещает темные комнаты; едкий воздух. Вокруг снуют безликие люди, никто не говорит, все движутся беззвучно, только он к кому-нибудь подойдет, как человек исчез. Тогда он останавливается и говорит: «Завтра». И слышит свой собственный голос, словно никогда раньше его не слыхал, звонкий голос. С лежанки у стены приподнимается из звериных шкур кто-то с лицом, заросшим словно бы длинной белой шерстью, и с большими глазами, в которых мерцают отблески огня. Ястшемб. Он говорит что-то о ястребах. Поднимает серебряную подкову, теребит крест на груди, голубоватый свет распространяется за ним по стене, взлетает вверх и, будто небо, закрывает потолок, и вот снаружи поднимается крик, сотни голосов, в распахнувшуюся дверь виден огонь.
«Сегодня». Это опять тот же звонкий голос.
Он видит, как переступает через порог, слышит это «сегодня», как оно взмывает над сотнями голосов, он поднимает руку, и сразу тишина, огонь застывает.
Серая кучка, всадники и телега. Все это движется мимо него.
У ворот женщины и дети. Двор остался позади. Незнакомая дорога. Теперь открывается лес. Над чернотой брезжит рассвет. Но в вышине еще стоят звезды и дрожат во льду.
— Холодно, — говорит дедушка.
Этим словом он и начинает день.
Дедушка встает. Кристина уже хлопочет на кухне. Как потерянный, стоит он в дверях.
— Иоганн, да что с тобой?
Он отмахивается. Всего два-три слова в это утро.
— До свидания.
Так он уезжает. В Бризен.
Кристина все припасла и уложила под сиденье: кофей, домашнее пиво, бузинную настойку. Что это с ним опять? Она возвращается в дом.
Что с ним? Был один такой, ушел из дому давным-давно — и больше не вернулся. Дедушка сразу узнал его — Полеске.
Вот он сидит в своей бричке, мой дедушка.
Так оно, конечно, и было, не вернулся. И дедушка поднимает кнут, хлещет сначала слева, потом справа по лошадиным спинам, усаживается поудобнее, говорит:
— Хватит.
И так, безо всяких, расправляется с этим сном, плевать он хотел на это.
Пятое явление духов
В Бризене все устраивается как нельзя лучше. Мой дедушка ничего не говорит о бумажке с печатью, которую ему сунул Нольте, лишь упоминает там, где следует, что он здесь случайно, по делам, и что пресловутый Левин ушел не так давно, тайком в Королевство Польское.
— Где ему и место, — говорят на это бризенские господа.
Небенцаль велит закрыть дело. От унтера Плонтке тем временем поступило третье донесение. Там, правда, опять же написано, что поляки эти по всему чистые немцы. Но также: «Некий Левин скрылся в сообществе некой Мари, дочери здешнего цыгана-лошадника и музыканта Хабеданка. Перешли границу, как говорят, хотя в данном случае имеется в виду река». Кстати, Древенца не менее зеленая, а сейчас так и более зеленая, чем провожающие ее луга.
А потом у дедушки, человека единоличных решений, есть еще кое-что на примете. Ради чего он на следующий день заглядывает в контору фирмы Кёниг «Лесопильня и ящичная тара». Тогдашний Кёниг-младший превратился в грузного мужчину с бакенбардами и округлыми жестами, его и не узнаешь.
После обеда дедушка сидит с маклером Швилем в «Немецком доме» Вечорека.
