— Вы не отправились вместе с баронессой. Почему?
— Во-первых, страстно любя моего отца, мать и помыслить не могла о том, чтобы разлучиться с ним навсегда. Во-вторых, баронесса не звала нас с собой. К тому времени ее отношение к моей матери изменилось.
— Теперь я понимаю, почему ваша матушка так дорожила картиной.
— Ничего ценнее у нее не было, — просто ответила Софья Августовна.
— Значит, вам приятно будет на склоне лет снова увидеть вещь, так много значившую для вашей матери, — сказала я, наклонилась к стоящему у моих ног футляру и, вытащив картину, торжественно водрузила ее на стол.
Я слышала, как восхищенная Роза громко прошептала:
— Нашла! Разрази меня гром, нашла! Ну молодец, девка!
Я все слышала и была искренне благодарна Розе за ее доброе отношение ко мне, но глаза мои были прикованы к Софье Августовне. Она глядела на картину останавливающим взглядом, а по лицу у нее медленно разливалась синюшная бледность.
— Возьмите. Это вам.
Теряя уверенность, я тихонько пододвинула полотно к лежащим на столе узловатым старушечьим рукам. В ответ она, будто испугавшись, резко отдернула их и спрятала под стол.
— Возьмите. Она ваша, — настойчиво повторила я.
— Нет. Не нужно. Я не хочу, — еле шевеля губами, проговорила Софья Августовна и ухватилась за ворот платья, словно он душил ее.
— Да почему? Неужели из-за проклятия? Так вы зря боитесь, к вам оно не имеет ни малейшего отношения. Когда ваша матушка произнесла его, она имела в виду совсем других людей. А у вас на нее все права.
— Чушь! Вы ничего не понимаете. О каких правах говорите? — натужно прохрипела Софья Августовна.
Роза, до того момента наблюдавшая за происходившим круглыми от удивления глазами, сорвалась с места и побежала к раковине. Трясущимися руками она набрала в чашку воды и, расплескивая ее от волнения на пол, поднесла хозяйке.
Прошло несколько долгих минут, прежде чем к щекам Софьи Августовны снова прилила кровь, и она перестала задыхаться. И как только почувствовала себя лучше, так сразу же попросила Розу:
— Подай мою сумку, пожалуйста.
Та явно имела насчет всего происходящего собственное мнение, но спорить не решилась и беспрекословно выполнила просьбу. Сходила к шкафу. Вытащила старомодную сумку и, не говоря ни слова, положила перед Софьей Августовной. Непослушными руками старуха расстегнула замок и достала уже знакомую мне фотографию князя Батурина.
— Видите, что здесь написано?
Ее скрюченный палец гневно уперся в нацарапанные на картоне буквы. Я кивнула.
— Читайте! — приказала она.
— «Будь проклят», — покорно прочитала я.
— Вот с этого все и началось!
— Кто это сделал? Ваша мать? Он ее чем-то обидел?
— Мама здесь ни при чем. Это сделала венчаная жена князя, когда узнала о его измене. Неизвестный доброжелатель сообщил ей, что у ее мужа есть любовница и незаконнорожденный ребенок. Она в тот же день приехала в Павловку к моей матери требовать объяснений.
— Опрометчивый поступок. Довольно унизительно оказаться лицом к лицу с удачливой соперницей.
— Мне кажется, бедная женщина надеялась, что все, написанное в письме, окажется ложью. Но моя мать ничего не отрицала. Напротив, она даже бравировала своим положением. Нимало ни смущаясь, признавалась и в связи с женатым мужчиной, и в том, что имеет от него дитя. А когда разъяренная княгиня начала обвинять ее в распущенности, высокомерно заявила, что ей стыдиться нечего. Именно она, Екатерина Щербацкая, является настоящей женой князя Николая, потому что в основе их отношений лежит не расчет, а искренняя любовь. Князь перед Богом признал ее своей законной супругой и в подтверждение своих клятв подарил заветную картину. Охваченная отчаянием княгиня ничему не хотела верить и кричала, что все это подлая клевета и заговор против их с мужем семейного счастья. В ответ на эти причитания моя мать засмеялась и злорадно предложила пройти в соседнюю комнату. Когда княгиня Батурина увидела на стене «Христа в терновом венце», она потеряла над собой контроль. Забыв всякую гордость, она упала перед соперницей на колени и принялась умолять ее отказаться от князя. В ответ та только снисходительно улыбалась. Когда ее слова и доводы были исчерпаны и больше сказать было нечего, княгиня поднялась с колен и, глядя матери прямо в глаза, прокляла и ее, и все ее потомство до седьмого колена…
— Вот это да! — прошептала я. — А фотография… с ней что приключилось?
— Уходя, княгиня заметила на туалетном столике матери фото своего мужа. В ярости схватила его и ножом для разрезания писем выколола изображению глаза.
— Извините, если мои слова обидят вас, но, по-моему, ваша матушка поступила жестоко.
— Не обидят. Я и сама так думаю. Единственным оправданием ей может служить то, что сделала она это не от хорошей жизни. Все ее слова были всего лишь бравадой. На самом деле она не ощущала себя ни счастливой, ни уверенной в чувстве князя к себе. О каком счастье можно было говорить, если князь Николай, несмотря на все пылкие клятвы, и не думал разъезжаться с женой? Более того, он тщательно скрывал связь с моей матерью, потому что в действительности своей законной женой по-прежнему считал ту, с которой обвенчался.
— А как же картина? Он ведь подарил ее вашей матушке…
— Все это не более чем романтические игры!
— Выходит, Екатерина Щербацкая завидовала княгине Батуриной и, когда представилась возможность, сполна поквиталась с ней?
— Теперь понимаете, почему я не хочу иметь эту картину у себя? — мрачно спросила Софья Августовна после продолжительного молчания. — С этой картиной связано так много трагических событий, что даже смотреть на нее у меня нет сил.
— Может быть, у вас есть родственники? Возможно, они придерживаются иного мнения и захотят взять картину?
— Никого у меня нет. Я абсолютно одинока, — оборвала меня Софья Августовна.
— Что же делать?
— Оставьте ее себе, — равнодушно проронила Софья Августовна.
— Нет!
— И правильно! Это злая картина, и она не принесет вам счастья.
Софья Августовна вроде бы и разговаривала со мной, но голос ее звучал рассеянно, а сама она не сводила пристального взгляда с лежащей перед ней фотографии отца.
— Вы тут помянули родственников… — неуверенно начала она.
Я так и подалась вперед:
— Да? Значит, все-таки есть родственники?
Софья Августовна раздраженно поморщилась:
— У меня нет никого! Но, может быть, вы сумеете разыскать законных детей князя Николая?
Ее предложение настолько ошарашило меня, что я не сдержалась:
— Да где ж я их искать буду? После стольких лет?
