и тысячу кавалеристов, лучшую часть своих сил, в самом уязвимом месте – на переправе у Ньюберна, в нескольких милях к западу от Ньюкасла. Они все еще продолжали окапываться, когда шотландская армия вошла в деревню на противоположном берегу. Английские части открыли огонь, но он был малоэффективным. Лесли поднял одну из своих легких пушек на крышу колокольни Ньюбернской церкви, и на англичан полетели ядра, что вызвало среди них панику.
Под прикрытием огня артиллерии войска начали переправу. Честь идти впереди выпала добровольцам из корпорации юристов Эдинбурга, которых вел младший сын лорда-адвоката Хоупа. Этот отряд столкнулся с упорным сопротивлением английских мушкетеров. Второй отряд бросился в воду, чтобы быстрее прийти им на помощь, и при поддержке огня батарей атаковал позиции англичан. И тогда английские пехотинцы под натиском противника оставили укрепления. Первая линия английской обороны пала, шотландцы стали массово переходить реку вброд, чтобы завладеть незащищенным берегом. Гарри Уилмот, молодой, но опытный боец, повел английскую кавалерию в атаку на солдат противника, выходивших на берег. Но они были прекрасно вымуштрованы, выйдя на твердую землю, их мушкетеры быстро взяли оружие наизготовку и открыли огонь, против которого английская кавалерия была бессильна. Англичане бежали в панике, их кони давили своих отступавших пехотинцев. Только личное мужество некоторых офицеров-кавалеристов и, как говорили, одного офицера-артиллериста Джорджа Монка спасли честь Англии в этом «бесславном и непоправимом поражении при Ньюберне».
Шотландцы начали переправу в четыре часа пополудни. В половине пятого стало ясно, что вся армия не успеет переправиться при дневном свете, и на ночь часть армии осталась на другом берегу реки. Англичане не сумели воспользоваться этим обстоятельством. Бежавшие войска тем временем прибыли в Ньюкасл с известием, что шотландцы перешли Тайн.
Все лето продолжалось строительство укреплений Бервика. Внезапно лорду Конвею пришла в голову мысль, что шотландцы достаточно умны и могут обойти с фланга Бервик, который был готов их встретить и напасть на Ньюкасл, остававшийся незащищенным. В городе было много провизии – сыров и галет. Был достаточный запас пороха и мушкетов, была тяжелая артиллерия, но почему-то забыли о пушечных ядрах и патронах. Но подлинной причиной того, что ни Конвей, ни любой опытный командир не рассматривали возможность защищать города, была неготовность линии ее внешней обороны. Его невозможно было отстоять в случае осады и удержать, если противник перешел бы через Тайн. Конвей эвакуировал большую часть войск и тяжелую артиллерию в Дарем, одна и та же приливная волна помогла судам, груженным бочками с порохом, выйти в море, а шотландцам мешала перейти через реку у Ньюберна.
На следующий день, когда наступавшие шотландцы подошли к Гейтсхеду, они, к своему удивлению, узнали, что Ньюкасл оставлен. В воскресенье, 30 августа, Лесли вошел в город во главе своего войска. «Никогда еще столь подавляющее большинство не убегало от столь незначительного меньшинства», – сокрушался некий местный ошеломленный англичанин. Лесли, ожидавший встретить на своем пути еще одну укрепленную линию обороны, с трудом поверил такому неожиданному успеху; он расположил своих солдат в Ньюкасле и послал в Эдинбург гонца за подкреплением.
Король вернулся в Йорк, а Страффорд, который сопровождал его, обменивался разгневанными посланиями с Конвеем. Гнев воспламенил надежду, и ни король, ни его главный министр не приняли первое поражение за окончательное. Присутствие Страффорда положительно подействовало на разочарованных джентри. Начались учения войск, укрепилась дисциплина – за неподчинение и непорядок грозило суровое наказание. Толпа начала принимать облик настоящей армии, и снова у короля появились обманчивые ожидания. Как было задумано, флот под командованием Гамильтона должен был вскоре прибыть из Ирландии, высадить десант в Западной Шотландии и начать военные действия в тылу Лесли. Тем временем поползли противоречивые слухи о Ньюберне. Утверждалось, что в бою шотландцы понесли тяжелые потери, и появились свидетели, что Монтроз убит. Зерна обнадеживающей правды были перемешаны с мякиной утешительной лжи. Взрыв на пороховом складе в Данглассе за линией расположения шотландских войск привел к гибели нескольких старших офицеров, уничтожил важные боеприпасы и породил новую волну слухов о предательстве в их собственных рядах. Шотландские солдаты в Ньюкасле, которых вначале приветствовали как освободителей, вскоре начали раздражать местных жителей. Король надеялся, что нарушения общественного порядка, которые обязательно сопровождают любую военную оккупацию, и самоуверенное поведение шотландцев в итоге разбудят подавленное национальное чувство и приведут к сопротивлению захватчикам.
Королева и советники короля на Юге были настроены менее оптимистично. Шотландцы напечатали манифест, в котором оправдывались их действия. Несмотря на все запреты, он стал популярным чтением в Лондоне. Равным образом стоило опасаться выступлений темпераментных лондонцев и козней основных оппонентов короля. Уорвик, Брук, Сэй, Пим и Хэмпден, освобожденные из Тауэра, остались в Лондоне и, как было замечено, часто встречались для консультаций. Граф Бедфорд и граф Эссекский присоединились к ним. Они объясняли проведение подобных консультаций необходимостью обсудить сложившуюся обстановку на острове Провиденс и в колониях Новой Англии. Но при дворе понимали, что они прежде всего обсуждали состояние дел в своей собственной стране. Тот факт, что Пим был на дружеской ноге со старшим сыном секретаря Вейна, двор не принял на тот момент во внимание, а это имело большое значение.
После майских беспорядков Лондон пребывал в волнении и полнился слухами. Коттингтон, назначенный комендантом Тауэра, получил приказ поддерживать порядок в городе всеми имевшимися в распоряжении средствами. Однако открытых выступлений против власти не было. Все ощущали только господствовавшую в обществе атмосферу враждебности и подозрительности, да появлялись иногда небрежно написанные от руки обращения-прокламации, призывавшие подмастерьев защищать реформированную веру. Во время майского бунта король обнаружил и собственной рукой сорвал послание, прикрепленное к оконной раме его резиденции: «Боже, спаси короля, покарай королеву и ее детей и поставь нам в правители пфальцграфа». По-прежнему народ с ненавистью относился к папизму, к королеве и ее друзьям. Женщина из народа некая Энн Хасси заявила, что ей якобы известно о существовании ирландско-папистского заговора, целью которого была погибель страны. Возможно, она находилась под влиянием тех людей, которые хотели спровоцировать кризис и которые тайно собирались в доме лорда Уорвика, среди них были как пэры, так и члены палаты общин. Никаких доказательств, естественно, представлено не было. Вероятно, ее истеричное заявление было спонтанным, всем было известно, что испанские войска и золото перевозились через Англию.
Все это лето при дворе открыто хвастались мощью ирландской армии Страффорда, которой предстояло иметь дело с шотландцами. И все предыдущее лето лорд Антрим открыто говорил о своем намерении послать своих диких воинов из клана Макдональдсов в Шотландию, чтобы они там «съели живьем ковенантеров».
