привычками с великими державами по всем статьям…
Муравьев как-то хочет урезонить европейцев по-своему. Упрекал Путятина, мол, что это у вас за мания — всех учить, когда вот-вот тем, кого вы просвещаете, дадут оружие в руки и укажут на нас как на злейших врагов.
Элгин пошел с американцем в открытую, стал упрекать Рида, что его соотечественники, торгуя с Кантоном, вымогают у Е остров, обещая за это деньги и шпионя в пользу мандаринов, что все это походит на предательство, коммерсанты пренебрегают новыми принципами политики президента Бьюкэнэна.
— Откуда вам известно, что американцы шпионят?
— От надежных и верных людей.
— Эго неприлично.
— Так все делают. Разве у вас в суде этого не знают? Ваши бизнесмены предлагают Е двести тысяч за остров и хотят построить на нем город.
— Это их частное дело.
— Посол великой державы отвечает за посягательства своих дельцов на чужие территории. Неприкасаемость границ устанавливается договорами. Вы заинтересованы в развитии Китая, в торговле, и это естественно. Зачем же вы сюда прибыли, представитель коммерческого государства? Ведь у вас в Штатах торговцы являются самым почетным классом общества, а вы с президентом обязаны защищать их интересы.
Рид долго уклонялся от прямого ответа. Помянул, что на днях напишет Е письмо, в котором решительно попросит встречи. Тогда поговорит с китайским губернатором, выяснит, как все представляется самим китайцам.
Наконец Рид решительно заявил, что не примет никакого участия в общих действиях морских держав против Китая. У него нет для этого полномочий и нет желания.
Словно в подтверждение своих слов и показывая, что день закончился и что он устал от разговоров, Рид растянулся поперек дивана и закинул свои длинные ноги на столик с газетами. Лучшего ответа лорду не придумаешь.
Элгин знал о существовании разных демократических замашек и привыкал ко всему. Он не обращал внимания на появившиеся на столе ноги и продолжал про свое. Сказал, что попытка американцев совершить спекуляцию и вбить клин между Штатами и Великобританией обречена на провал.
— Это лишь ускорит наши действия. Имена американских шпионов известны, как и содержание посланных ими бумаг. Я приказал флоту идти под стены Кантона и занимать все острова. У вас еще есть возможность действовать вместе с нами миролюбивыми средствами.
— Зачем мы с вами, граф Путятин, будем таскать для них каштаны из огня? — сказал Рид.
Элгин расхохотался.
— Благородная политика вашего нового президента стара. Ваш предшественник точно так же устранялся от вмешательства в китайские дела и ловил рыбу в мутной воде, когда произошел инцидент в прошлом году. Американцы отказались поддержать нас. А кончилось тем, что когда мы ушли из Кантона и военные действия прекратились, ваши коммерсанты стали испытывать издевательства и придирки китайцев. Вы струсили и покорились… Вам пришлось посылать военный флот для эвакуации ваших граждан из американских блоков в пригородах Кантона. Что я вам буду рассказывать! Стреляли же китайцы по вашим кораблям, вывозившим коммерсантов с семьями, а коммодор Армстронг отдал приказ палить и снес с лица земли Барьер-форт. Суньтесь со своим письмом к маршалу Е, он даст вам щелчок по носу. Он прекрасно понимает, что своей гигантской «Манитобой» вы его не напугаете, она не пройдет по реке. Кантон недосягаем для нее — по пословице: близок локоть, да не укусишь.
Элгин говорил грубо, сидя на ковбойском седле кожаного кресла, как ковбой с ковбоем, показывая, что игра в американский демократизм дешево стоит и при случае бьет самих же американцев. Грубости и скотства пастухов из прерий и убийц индейцев, ставших адвокатами и получивших образование в сомнительных американских университетах, набраться нетрудно. Плохое перенимается легко, была бы охота.
Путятин понимал, что теперь у Элгина вся надежда будет на него. Станет убеждать меня ради гуманности действовать заодно с ним и с французом и послать китайцам ультиматум от имени послов всех держав.
Рид, казалось, смягчился. Он слегка зевнул и, чуть потягиваясь, сказал:
— Приходите сюда ко мне завтра. С утра обсудим серьезно ваши претензии, мистер Элгин.
«Мистер», и все тут! Но Элгина не проймешь. Он сам на демократии собаку съел и в парламенте, и на выборных митингах.
— Мои претензии элементарны, — сказал Элгин. Он добавил, что сегодня идет в Гонконг. Простились с Ридом любезно, даже с оттенком братской привязанности.
— Я надеюсь прийти сюда в ближайшее время и прожить в Макао несколько дней… Останетесь ли вы здесь или возвратитесь в свою плавучую резиденцию? Барон Гро на днях будет в Макао, он хотел бы обосновать здесь свою штаб-квартиру.
— У вас в Сибири в это время холодная погода? — спросил американец у Путятина.
Послы зашли по дороге на пристань в португальский дворец Евфимия Васильевича. Темные деревья теснее обступили дом со всех сторон.
— При отказе Рида действовать с нами сообща у меня нет иного выхода, как готовиться к бомбардировке Кантона, как это ни отвратительно. Все, что предстоит, нам придется брать на себя. Не правда ли?
Путятин смолчал.
— Не так ли? — с жаром воскликнул Элгин. — Нет иной возможности, вы это видите?
— Да, я вижу, — ответил Путятин. — Я… Понимаю ваши доводы, что у вас нет иного выхода и нет средств убедить правительство Китая.
Путятин сам не смог бы объяснить, как все это у него вырвалось. Как все получилось? От желания закончить разговор или схитрил? Словно пожаловался от души. Элгин мог понять его по-своему.
— Я… вполне поддерживаю ваши доводы в пользу решительных действий, — сказал Евфимий Васильевич, чувствуя, что его несло и дальше по инерции. Да и пусть Элгин воюет, если ему хочется, не буду я его без конца отговаривать. Он сам знает, чего хочет.
Вот Муравьев не советовал идти туда, где англичане; то ли дело в Японии, где я чувствовал себя свободно, там, без осуждающих нас западных европейцев, действовал от души, с чистым сердцем.
— Смелый он человек, пойдет с несколькими тысячами на Кантон и на весь Китай, — говорил Путятин, возвращаясь с пристани с Николаем Матвеевичем, когда английские канонерки ушли.
— Китайцы, если захотят, могут собрать в Гуаньдуне и противопоставить ему армию в триста тысяч, но они войны не хотят.
Путятин старался уверить себя, что он остался тверд при переговорах с Элгином, действовал независимо. А Элгин так благодарил… за что бы? Может, ему кажется, что настоял на своем, доказал свою правоту, уверил меня, добился моего согласия. Может быть, и впрямь, сам того не ведая, я поддался и попал впросак…
— Когда вы, Николай Матвеевич, успели сойтись с молодым Вунгом? — спросил Путятин. Он заметил, как любезно Чихачев попрощался с
