Остры. Все они действительно оказались поверхностными, но у Казио сложилось впечатление, что этот тип пытался начертить на теле Остры орнамент из ромбов. Он еще раз внимательно осмотрел ее, но более серьезных повреждений не нашел.
Казио занялся второй ногой, когда Остра вдруг втянула в себя воздух, широко раскрыла полные ужаса глаза и закричала.
— Остра, Остра, миа эррентера.
Продолжая кричать, она принялась колотить его обеими руками, ничего не видя и не слыша. Он подождал, когда она замолчит, чтобы сделать вдох.
— Остра, это Казио! — быстро сказал он.
В ее глазах появилось ошеломленное выражение.
— Казио?
— Это я, эррентера, мин луф. Дикобраз.
— Казио! — ахнула она.
Потом она посмотрела на свои обнаженные ноги, и ее грудь сотряслась от отчаянных рыданий. Она показывала на свои раны и пыталась что-то сказать, но не могла произнести ни слова.
Казио обнял Остру и прижал ее к груди.
— Ничего страшного, — шептал он. — Ничего страшного. Всего лишь несколько небольших царапин. С тобой все будет в порядке.
Казио пришлось довольно долго сжимать ее в объятиях, прежде чем Остра смогла заговорить.
Постепенно Казио удалось выяснить, что с ней произошло. На ее карету и охрану напали рыцари — их было гораздо больше, чем тех, с которыми разобрались Казио и з’Акатто. Они убили всю стражу Остры.
— У них было два командира, — сказала она. — Тот… кого вы нашли в карете, и молодой, с маленькой бородкой. Казалось, они знали, кто я такая, или… мне кажется, они приняли меня за Энни.
— Почему ты так подумала? — спросил Казио.
— Даже не знаю. Один из них что-то говорил. Казио, мне трудно вспоминать. Потом они поссорились, и более молодой что-то сказал про Фратекса Призмо, и тут… — Она содрогнулась и закрыла глаза.
— Что?
— Тот мужчина, которого ты нашел в карете, ударил молодого ножом в горло, а потом смеялся, глядя, как тот умирал. И остальные рыцари смеялись. Потом он сел со мной в карету, закрыл двери и связал мне руки за спиной. И он так на меня посмотрел, что я подумала: сейчас он меня изнасилует. Мне уже доводилось видеть глаза мужчин, у которых возникают такие мысли, но у этого на уме было нечто более ужасное.
— Что? Что ты хочешь сказать?
— Еще хуже. Он не просто хотел изнасиловать меня. Он задрал мое платье, а я даже не пыталась сопротивляться. Может быть, он не станет делать мне больно, надеялась я. Однако он пробормотал что-то вроде «кровь скажет», а потом начал меня резать, и когда я… — Она вновь начала плакать, а Казио ждал, поглаживая ее волосы.
— Мы можем поговорить об этом позже.
Она покачала головой.
— Потом я и вовсе не смогу ничего рассказать. Я знаю, что не смогу.
— Тогда постарайся успокоиться и продолжай.
— Я потеряла сознание, а когда пришла в себя, он по-прежнему продолжал меня резать. Кровь была повсюду. Мне стало так страшно, Казио. Мы столько всего перенесли, столько видели. Я больше не могла терпеть. Не могла.
— И что произошло дальше?
— Я хотела причинить ему боль, — сказала Остра. — Я хотела добраться до него и загрызть. Мне так сильно этого хотелось… и потом он закричал, снова полилась кровь, и я больше ничего не помню. А потом я увидела тебя.
— Все кончилось, — успокаивающе сказал он. — Порезы заживут, все будет хорошо.
— Мне так не кажется.
— Я знаю, — сказал Казио, хотя он понимал, что не может представить себе переживаний Остры.
— Теперь я знаю, что чувствовала Энни, — тихо проговорила Остра. — Мне бы следовало понять ее раньше.
— Когда ее чуть не изнасиловали?
— Нет.
То, как она произнесло это слово, заставило Казио вздрогнуть. Словно ребенок в колыбели посмотрел ему в глаза и сказал то, чего малыш знать не может.
Но как-то спокойно, почти небрежно, не привлекая к себе внимания.
Остра посмотрела на Казио и попыталась улыбнуться.
— А что ты здесь делал?
— Искал тебя, естественно.
— Почему?
— Я добрался до Данмрога, но там оказалось полно церковников, которые хотели содрать с меня шкуру. Однако я знал, что Энни послала тебя ко мне, и понял, что тебе грозит опасность, поэтому мы с з’Акатто спрятались возле дороги, чтобы останавливать каждую проезжающую мимо карету, пока не найдем твою.
— И сколько карет вы остановили?
— Только одну. Сейчас люди опасаются путешествовать.
— Я ужасно рада, — сказала Остра. — Я так боялась, что больше тебя не увижу. Я уже в этом не сомневалась. Но мне бы следовало знать. Ты всегда умудрялся меня спасать, даже если ты спасал Энни.
— На сей раз я спасал именно тебя, — сказал Казио.
Некоторое время карета продолжала катиться дальше, а они молчали.
— Почему она так поступила, Казио? — наконец, спросила Остра. — Почему отослала тебя?
— Не знаю. Она попросила меня кое-что сделать, а я не захотел — и ей это не понравилось.
Остра попыталась рассмеяться.
— Все говорят, что она изменилось. Как странно.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, раньше она была легкомысленной, а теперь у нее появилось множество обязательств. Энни никогда не думала, что станет королевой, но это произошло.
— Да, похоже, она изменилась.
— И даже очень. Ты должен меня понять, я ее люблю больше всего на свете. И я очень хорошо ее знаю. Она всегда была невероятно эгоистичной, настолько эгоистичной, что даже сама этого не подозревала. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Думаю, да, — ответил Казио.
— Она всегда настаивала на своем — какой бы не была цена, которую приходилось платить. Ты знаешь, что она хотела сбежать по дороге в монастырь? И она бы сбежала, если бы я ее не остановила. Ей и в голову не пришло подумать обо мне — что стало бы со мной, когда оказалось бы, что она исчезла.
Нет, она не хотела причинять мне боль, просто она не подумала о том, какие последствия могут иметь для окружающих людей ее поступки. Молодого конюха в Эслене высекли и выгнали за то, что он позволил ей взять лошадь, когда мать запретила ей верховые прогулки. Я могла бы продолжать, но главное состоит в том, что для Энни все вокруг лишь
