– Сотни вторжений, – голос механический, как у машины. – Все грехи, какие есть. Впереди – армия сонников, лавиной. Всё малиновое.
Наши подтягиваются: у кого что в руках, но решительности на армию хватит.
– Будем сражаться, – говорю.
– Будем! – эхом идёт по Залесью.
Как там любит приговаривать Тодор: это и наш грёбанный мир! Так и есть!
Серого, чтоб под ногами не якшался, шлю в Стивену.
– Будешь с раненными помогать, в бою всё равно пользы никакой. И Тотошку прихвати.
Тот взивается:
– С чего вдруг! Я могу кусать!
– А ну цыц, – влазит баба Кора. – Слушаться!
Тотошка поджимает хвост и уходит. Но, чую, затаился.
– Нам бы что-то против магии сонников. А то что за вояки, если все уснём!
Тут Гиль какие-то бочки выкатывает.
– Припас вот. Разбрызгать над ними и сами уснут.
– Отличная идея! – влазит Тодор, и зеньки уже по-другому блестят. Заметила, что он до железок охочь. – В мастерскую пустишь?
Гиль кивает.
– Сейчас сварганим несколько летающих дронов, заправим твоей хренью и устроим им тихий час!
Уходят, едва не обнявшись и не приплясывая. И никто им не нужен.
Остальные зырят на меня, вопрошают зеньками: ну, где команда?
– Встретим их в красной пустыне, – говорю. – По колымагам!
Хорошо, что первыми идут сонники. Хоть их и мрак сколько, но мелкие. Бьём их сотнями, хоть зеньки слипаются. Ору на всех:
– Не спать!
И зырю, как бабу Кору покрывает малиновый рой.
Рвусь к ней, с железкой, которой и бьюсь, наперевес. Но она встряхивается по-тотошкински, и сонники – брызгами – вшух! Клешнёй их на пополам так и клацает. Кругом клочья шерсти, кровища, стрёкот подыхающих сонников и крики наших, кого загрызли.
Погибших пока не считаем. Рано.
Бить, рвать, не пустить в селение.
А вот, громыхая, и Тодоровы с Гилем дроны. Уж не знаю, что они сделали, чтобы вёдра взлетели! Но летят, хоть и дребезжат, аж земля ходуном. Распыляют фигню какую-то, розовую. И всю алую пустыню затягивает запах клубничного варенья.
Сонники дерут мордочки вверх, нюхают, и, кажется, в зеньках у них полный кайф. Так и валятся, умилённые. Вся пустыня устлана! Жалко няшек, смесят щаз.
Вон уже, громадины прут.
Выступают постепенно из душистого розоватого марева. И несть им числа: грехи, все, какие есть да пороки с ними!
Вот он – миру конец!
– Разойдись! – орёт Гиль.
Это они с Тодором и кашалотами самоходные металки гонят.
Они огнём плюют. Далеееко! То ещё оружие! Молодец, Гиль, что починил.
Даже кашалоты в строю. Никогда не подумала, что станут за нас. Но булькают вон, кулаками трясут. У каждого – по секире и тесаку. Мясники те ещё!
Тодор спрыгивает, в саже и мазуте весь, взъерошенный и нестрашный, и кричит:
– Против них не выстоять! Мы один грех обычно вдесятером валили. В драконьем обличье и полной силе!
– Что же делать?
Вдруг подгибаются колени, прям чувствую вес, что падает на меня. Ответственность. Обещала спасти!
– Включать Розу, другого выхода нет!
– Но она на Доме-до-неба же?!
– А крылья на что? – Ухмыляется самодовольно. – Меня даже хвалёный милорд в полёте обогнать не мог.
– Хорошо, – говорю и чувствую, как его ладони смыкаются у меня на талии.
Грохот медных крыльев и ветер в лицо. И земля уменьшается быстро.
– Мы летим в Залесье же? – ору.
– Докторишку твоего захватим! Пригодится!
Он полный маньяк: заставляет нас со Стивеном обняться и связывает.
Гадский Тотошка, что затаился, теперь скачет вокруг и тявкает:
– Жених и невеста, тили-тили-тесто. Тесто засохло, а невеста сдохла!
Нашёл развлекуху! Ну я вернусь! Ну задам!
А пока нас, упелётнутых, Тодор хватает и тянет вверх. Груз на верёвочке. И когда вылетаем к красной пустыне, за нами срываются несколько жутких крылатых тварей.
– Superbia, Гордыня, грех первый, – доносится от Тодора. – Выше не взлетает никто. Но пусть попробуют догнать.
Стивен, который обнимает меня, раскраснелся весь.
– После такого мне придётся женится на вас, – усмехается он и взвивает мне волосы горячим дыханием.
Ржу, но внутри тепло и смутительно. И что он так близко.
– Я современная, – говорю. – И без брака можно.
– Зато я старомод…
Дальше только «ааааааааааа», потому что Тодор нас швыряет прямо к подножью Розы. Его можно понять: гордыни обложили вон, а с грузом – какой махач!
Вот и сбросил балласт.
Сдирает перчатку, лапа горит, в другой – плеть.
Удачи тебе, ангел.
Продержись.
Распутываемся, и мчусь к листку, на который надо лечь.
Стивен привязывает меня, нажимает рычаги, в которые тычу, успевая приговаривать:
– Варварство! Форменное варварство!
Говорю ему:
– Вам нужно опустить венчик вниз. Вон той штукой.
Он кивает, сосредоточенный и странный.
Потом уже не вижу ничего: шип вонзается в сердце, меня выгибает дугой и проваливаюсь во мрак. Прихожу в себя от прикосновения дрожащих пальцев к волосам, тихого шёпота и слёз.
Зеньки разлепляю с трудом. Зырю, а его полны ужаса и восторга.
– Я видел богиню, – говорит прерывисто и серьёзно, – теперь можно умирать.
– Эй, – подаюсь вперёд, падаю ему на грудь, – а кто жениться обещал?
Смеётся тихо, гладит по спине. Так хорошо. Млею, растекаюсь.
– Мы жахнули?
– Ещё как!
Нахожу силы на лыбу.
И тут – раздаёт гудок. Никогда прежде таких не слышала, будто трубит кто! Тяну шею и… Мамадарагая! На нас, по рельсам, что лежат прямо на воздухе, несётся «Харон».
Поезд праведников.
Дождались!
Глава 19. В тебе – спасение!
…выхватывают у смерти и тянут вверх.
Мокрую, злую, вопящую.
– Урод! Отпусти! Не смей возвращать меня в этот жуткий мир! Не хочу! Не хочу!
Посылаю всех, колочу его, хотя непросто, когда тебя держат и тащат по воздуху.
Окно спальни он открывает заклинанием и швыряет меня внутрь, как куклу. Качусь по кровати.
