Вернув себе роль хозяина положения и понимая, что до сих пор ничего плохого не произошло, судья Анселму Тейшейра буквально взревел:
— Тишина в зале или я прикажу вывести всех отсюда при малейшем шуме! Охрана, прошу вас закрыть зал заседаний и больше никого не впускать. — Повернувшись к писарю и умерив свой тон, судья попросил: — Откройте окна: здесь становится просто невыносимо!
Суд начался с допроса обвиняемых. Однако стоило начать лишь с самых рутинных вопросов, чтобы сразу же стало ясно, что они понимают не более полудюжины португальских слов. Послали за дежурным переводчиком, который уже заранее находился в секретариате. Но все равно обвиняемые стояли с закрытыми ртами, оставаясь полностью отстраненными от происходящего. На вопрос судьи, почему они сбежали с вырубок, они продолжали молчать, даже после того, как переводчик им перевел, — как будто они ничего не понимали и не были заинтересованы в том, чтобы хоть что-то сообщить суду. Когда настал черед Луиша-Бернарду задать свой вопрос, он спросил то же самое, попросив переводчика разъяснить обвиняемым, что его роль здесь заключается в том, чтобы их защищать, и что им не надо бояться, а лучше рассказать всю правду или изложить суду причины своего поступка. Но прежде, чем обвиняемые смогли что-то сказать, судья Анселму, неожиданно твердо оборвал адвоката:
— Переводчик проигнорирует эту вашу рекомендацию, которую я считаю оскорбительной для суда. Да будет вам известно, уважаемый сеньор, что ни один обвиняемый на заседаниях, где я когда-либо председательствовал, как здесь, так и в других территориальных судах королевства, не ощущал себя лишенным права честно отвечать на задаваемые ему вопросы.
— Я никоим образом не собирался подвергать это сомнению. Но мне кажется, сеньор судья, что обвиняемые со всей очевидностью демонстрируют, что не понимают, как работает суд, и на какие права они могут здесь рассчитывать. Несомненно, это происходит не по вине Вашего Превосходительства. Однако факт остается фактом: это серьезно ограничивает их право на защиту. Именно по этой причине я считаю необходимым попытаться хотя бы минимально разъяснить им ситуацию.
— Просто переведите вопрос, — распорядился доктор Анселму, посмотрев в сторону писаря, как будто бы не слыша прозвучавших только что возражений.
Вопрос был повторен, но обвиняемые по-прежнему молчали. Они смотрели перед собой, уставившись в какую-то точку на стене за спиной судьи. Луиш-Бернарду вернулся к своим жестким вопросам:
— Спросите их: они сбежали потому, что на вырубках Риу д’Оуру с ними плохо обращались?
Снова тишина и новый вопрос:
— Спросите, работали ли они больше положенного количества часов?
— Хватало ли им еды?
— Их наказывали, били плетьми?
Ничего. Ни один из негров даже взглядом не показал, что хоть что-то понимает или хочет что-то сказать. Луиш-Бернарду вздохнул и попробовал в последний раз:
— Прошу переводчика обратиться вот к тому обвиняемому, Сатурнину, если не ошибаюсь. Укажите ему на его шрамы на спине и спросите, откуда они?
Доктор Жуан Патрисиу, который до сих пор наблюдал за усилиями Луиша-Бернарду все с тем же ленивым пренебрежением, мгновенно отреагировал:
— Протестую, сеньор судья! Вопрос отличается предвзятостью, а к тому же, он бесполезен, поскольку ранее обвиняемые ответили молчанием, то есть, отрицательно, когда их спросили, действительно ли с ними плохо обращались. Кроме того, как я услышал, представитель защиты просит переводчика не только перевести его вопрос, но и сопроводить его жестом и физическим контактом, что является довольно экстравагантным способом вложить ожидаемый ответ в уста обвиняемого. Ваше Превосходительство, вы должны отклонить и такую формулировку вопроса, и этот театральный и оскорбительный жест.
— Прежде, чем я отклоню вопрос или нет, — осторожно начал судья, — я бы все-таки хотел узнать, имеет ли уважаемый уполномоченный защитник особые причины для того, чтобы просить сопроводить его вопрос соответствующей жестикуляцией.
Луиш-Бернарду сделал паузу прежде, чем ответить. Он и сам начал ощущать обильное потоотделение, понимая, что уже почти задыхается в этом душном зале. Более того, он чувствовал себя загнанным в угол и попавшим по своей наивности в ловушку. У него, на самом деле, была вполне обоснованная причина для такой просьбы, поскольку он все больше убеждался, что переводчик не переводит его вопросы, а попросту произносит то, что для двух присутствующих здесь негров является полной бессмыслицей. Не исключено, что он вообще говорит с ними на другом, непонятном для них языке. Однако как может Луиш-Бернарду озвучить перед судом столь серьезное подозрение? Это будет равносильно утверждению, что все здесь связаны между собой, или прямому заявлению о том, что он сомневается в добропорядочности судьи. В конце концов, это означало бы довести ситуацию до той точки, когда, потеряв разум и хладнокровие, он, по расчетам королевского прокурора, уже вряд ли сможет из нее выбраться без того, чтобы не скомпрометировать, раз и навсегда, свой авторитет губернатора. Но, с другой стороны, волен ли он сейчас отступить, позволить всем облить себя грязью, оставить затеянную им же самим защиту и выйти отсюда вон, в мир злых языков, с поникшей головой, под издевательские реплики своих врагов?
— Уважаемый сеньор?.. — Судья ждал с некоторым нетерпением, как показалось Луишу-Бернарду, его ответа.
— Уважаемый сеньор судья. По поводу вопроса: то, что обвиняемые не отвечают, когда я их спрашиваю, не мешает мне продолжить расспрашивать их дальше и, в конце концов, услышать от них ответ. Если они пожелают ответить. Вопрос мой вовсе не наводящий, он базируется на вполне конкретном факте. Я спрашиваю, откуда у обвиняемого взялись эти рубцы на теле, но никоим образом не намекаю на то, что они стали результатом наказания плетью на вырубках Риу д’Оуру, как поспешил заключить сеньор прокурор. — Луиш-Бернарду взглянул ему прямо в глаза, и тот мгновенно залился краской. — Когда же я прошу переводчика повернуться к обвиняемому и указать ему на его шрамы, я тем самым лишь пытаюсь дать ему понять, что я, — естественно, вместе со всем составом суда, — недостаточно удовлетворен тем, как он помогает нам с выявлением фактических обстоятельств дела.
Луиш-Бернарду постарался, как мог, выйти из этой запутанной ситуации, при этом не потеряв лица окончательно. Он понял, что, услышав его слова, судья несколько успокоился после того, как еще мгновения назад серьезно опасался, что его визави перейдет ту невидимую черту, за которой будет уже сложно удерживать себя в рамках приличия. Во взгляде доктора Анселму губернатор четко прочитал: «Высокомерия ему, конечно, не занимать, но, слава богу, он не сумасшедший». Как и предполагалось, судья вынес соломоново решение:
— Уважаемый сеньор, обвиняемые вольны отвечать или не отвечать, руководствуясь своими соображениями. Суд никоим образом не должен понуждать их к ответу. Поэтому я попрошу переводчика просто перевести с места вопрос сеньора адвоката.
После вполне ожидаемого молчания обвиняемых, так и не ответивших на вопрос, который столь долго обсуждался, Луиш-Бернарду откинулся назад на своем стуле и надолго замолчал, будто вовсе отказавшись от дальнейших действий. Вместе с судом он заслушал троих свидетелей от службы охраны, которые рассказали, при каких обстоятельствах они схватили обвиняемых и о том, как «гуманно» они с ними обращались в участке и потом в камере, в ожидании суда. Лишь отрицательно покачав головой, Луиш-Бернарду отказался от допроса всех троих, чем, судя по всему, сильно их успокоил. Потом перед судом предстал последний свидетель, заявленный стороной обвинения, Алипиу Вердашка, который назвал себя помощником управляющего плантаций Риу д’Оуру и ответственным за тут часть работ, которую выполняли оба обвиняемых. Медленно, словно ученик в школе, он отвечал на вопросы прокурора: нет, на Риу д’Оуру нет сверхурочных работ, еда всегда в избытке, отдыхают работники достаточно, и главное, чтобы работник был здоров; на плантациях не только нет, а даже строжайше запрещены любые телесные наказания. И вообще, в том, что касается отношения к работникам, Риу д’Оуру может служить примером для остальных плантаций. Мы обеспечиваем даже лучшие условия, чем те, что требует законодательство, поэтому побеги у нас случаются исключительно редко, равно как и прогулы и неявки по болезни. А почему конкретно сбежали эти двое, я даже и не вспомню, совсем забыл.
