моей, а принадлежащей совсем другому человеку.
Я решил сейчас же все рассказать ребятам и открыл было рот, но тут же вспомнил, что воспитанный ребенок должен прежде спросить позволения у истинного хозяина тайны.
— Вася, что с тобой? — встревожился Феликс.
— Ты заболел, да? — испугался Яша.
— Вася, ты уж потерпи, не болей… пока, — попросила Зоя.
— Ребята, это тайна не моя, чужая тайна, — сообщил я, чувствуя себя самым несчастным мальчиком на земле.
— Ну, — протянул презрительно Яша. — У меня чужих тайн знаешь сколько? Мильен! У меня есть тайна моего папы!
— Слушай, Вась, а по какому праву ты тогда важничал? — возмутилась Зоя.
А Феликс даже не произнес ни слова, только усмехнулся и вошел в вестибюль школы, следом за ним вошли Яша и Зоя, а уж за ними и я, страшно ругая себя за то, что не спросил у Базиля Тихоновича, можно ли рассказать моим друзьям о содержании его тетрадки.
Если бы кто знал, как тяжело хранить в одиночестве тайну! Она жгла меня, давила изнутри, мешала примерно сидеть на уроке.
— Иванов, я не узнаю тебя, — сказала наша старая учительница. — Ты всегда был образцом дисциплины, а сейчас вертишься как юла. Ну-ка, ступай к доске, мы посмотрим, как ты выучил домашнее задание.
Я выучил задание назубок, но получил твердую двойку, потому что чужая тайна уже выросла, стала огромной и еще прекрасней и заняла исключительно все мои мысли.
— Садись, Иванов, — сказала учительница. — Теперь я тебя узнаю. Ты копия своего отца. Он тоже удивлял меня, когда учился в моем классе. Видать, и вправду яблоко недалеко падает от яблони!
Я вернулся на место и оцепенел от горя. И ничто не могло вывести меня из этого состояния. Даже одноклассник-всезнайка, сидевший за моей спиной, и тот подергал меня сзади за воротник, пошептал насчет моего глаза и отстал, ничего не понимая.
На перемене ко мне подсел Феликс и мрачно сказал:
— Так и быть, будем нести ее вместе.
Это была великая честь — принять помощь от такого благородного ребенка, как Феликс.
— Спасибо, если бы ты знал… Я не могу тебе сказать, — сказал я, чуть не плача.
Феликс вскинул на меня удивленный взгляд и произнес:
— Неужели ты думаешь, что я из любопытства? Теперь я просто хочу тебе помочь. А в этом случае, наверное, можно.
— И все равно нельзя. Тогда я буду слабый, малодушный ребенок!
Феликс подумал и согласился со мной.
На следующей перемене ко мне подошел Яша, он предложил мне отойти в угол класса, где никого не было, и, вздохнув, предложил:
— Ладно, давай меняться. Ты мне свою тайну, а я тебе мою.
— Эх, Яша, — с горечью сказал я. — Если бы это была моя тайна!
— Так ведь и у меня папина! — сердито возразил Яша.
— Нет, не могу.
— Ты только послушай, что я тебе предлагаю, — сказал Яша, совсем рассердясь. — Мой папа собирает марки и очень стесняется. Об этом знаю только я. Даже мама ни-ни. Ну как, взвесил?
Я покачал головой, отказываясь, — говорить у меня не было сил.
— Вася, я думал, пусть лучше я. Но у меня ничего больше нет, — сказал жалобно Яша.
О том, что со мной стряслась беда, стало известно всему классу. Весь урок я ловил на себе сочувствующие взгляды. А перед самым звонком учительница получила из третьего ряда записку и, прочитав ее, сказала:
— Иванов Вася, что же ты не предупредил меня? Такое ведь может случиться с каждым. Ну ничего, мы будем считать двойку недействительной.
Сразу после звонка я убежал в коридор и спрятался в пионерской комнате. Но мне не удалось даже отдышаться там, потому что открылась дверь, и в комнату вошла Зоя.
— Вылезай из-под стола, вылезай. Вася, я вижу твои ноги, — сказала Зоя.
Я вылез из-под стола, встал на ноги и увидел перед своими губами вожделенный Зоин бутерброд.
— Скажешь, дам откусить, — объявила Зоя. — Можешь даже откусить с этого края, здесь джема больше. — И она повернула бутерброд другой стороной.
— Нет! — крикнул я и закрыл глаза руками, чтобы не видеть этот чудесный, этот самый вкусный в мире бутерброд.
— Учти, это было последнее и самое сильное сродство. Но тебе, видно, понравилось страдать? Что ж, пойду, дам откусить Яше, — сказала Зоя обиженно и унесла бутерброд в класс.
Мечта о Зоилом бутерброде отодвигалась на далекое будущее. Еще вчера я считал себя счастливчиком. Жаль только, что соперники не видели этой сцены и не могли оценить мое мужество.
Я еле досидел до конца уроков. Затем, выскочив первым из класса, помчался прямо к Базилю Тихоновичу. У меня совершенно не было сил носить в одиночку и дальше такую большую и прекрасную тайну.
Я влетел во двор и остановился. Возле входа в котельную прохаживалась моя бабушка. Вид у нее был крайне нерешительный, словно ей нужно было сделать в котельной что-то очень важное, но она не решалась туда войти.
Бабушка то и дело подходила к дверям и тут же, оробев, поворачивала назад. Она была настолько углублена в свое странное занятие, что даже не заметила меня. И я воспользовался этим, и как только бабушка отступила в очередной раз от двери, прошмыгнул за ее спиной в котельную.
И успел вовремя: Базиль Тихонович стоял с чемоданчиком в руках в дверях своей каморки и говорил коту:
— Дядя Вася, я только зайду в восьмую квартиру, и потом мы закончим наш спор.
— Базиль Тихоныч! — крикнул я, задыхаясь. — В вашей тетрадке большая тайна?
— Самая большая из всех, какие я знал, — не задумываясь, ответил слесарь.
Во мне все так и оборвалось. Я подумал, что теперь мне предстоит мучиться всю жизнь, и чуть не заплакал.
— Э, что с тобой? — испугался слесарь.
— Я хотел рассказать ребятам. Я больше не могу знать один, — пояснил я, еле сдерживая слезы.
— Ну и расскажи. Что же тебе мешает? — удивился Базиль Тихонович.
— Но это же тайна. Вы сами сказали: очень большая.
— Я так и сказал, — подтвердил слесарь. — Но тайна от взрослых. Потому что обо всем этом им совсем неинтересно знать.
Откуда-то рядом, словно из стены, прозвучал голос истопника Ивана Ивановича:
