ПРЕДИСЛОВИЕ, в котором рассказчик обещает обойтись без предисловия, потому что сам страсть как не переносит предисловий
Это верно, я ужас как не люблю предисловий, смотреть на них не могу. В самом деле, что может быть хуже: ты открываешь книжку, трепеща перед таинственным сюжетом, готовясь с первых строк уйти с головой в увлекательное действие, но автор вместо того, чтобы сразу приступить к делу, начав, скажем, так: «Наш герой шагнул в темноту, и тут же почва ушла из-под его ног. Он полетел в неизведанное…» Так вот, вместо того, чтобы с места в карьер бросить тебя (да что там бросить — швырнуть!) в гущу событий, автор медленно начинает испытывать твое терпение. Нет, не люблю я предисловия и, сам перенеся эти ни с чем не сравнимые муки, со всей ответственностью заявляю тебе, читатель: «Не бойся, мой друг, уж я-то от предисловия тебя избавлю. Хотя в отличие от иных, лично мне предисловие необходимо как воздух, как вода. Чтобы напомнить о себе, читатель».
Но я не стану этого делать. Потому что, как ты уже знаешь, ужасно не люблю предисловия. И во-вторых: не сомневаюсь, все и так узнали меня. Да, да я тот самый известный Иван Иванович, который полвека проплавал юнгой на линии Новороссийск — Туапсе, а потом, удалившись на отдых в дачное место Кратово, пересказал содержание книги «Продавец приключений», повествующей о похождениях бывалого астронавта Аскольда Витальевича и его юных друзей.
Но главное, что удерживает меня от соблазна, это моя неизменная скромность. И если уж мне пришлось сказать несколько вступительных слов, то лишь ради того, чтобы объяснить причины, принудившие меня сесть за эту книгу.
Впрочем, причина всего одна: желание защитить свое доброе имя, на скромность которого многие мои современники бросили тень. Уж что они только не насочиняли обо мне! Если верить им, то я и самый мудрый, и самый находчивый на Земле. И ко всему еще самый отважный! Бывало, куда ни заглянешь — на бак ли корабля, в уютную беседку городского парка, — всюду слышишь: «А Иван-то Иваныч…» А вот недавно совсем, разыскивая следы слесаря-сантехника, зашел я в клуб при нашем домоуправлении и попал на встречу старых пенсионеров. Ветераны сидели кружком на сцене и с удовольствием вспоминали минувшие дни. В тот самый момент, когда я вошел и скромненько сел у входа, дали слово знаменитому в прошлом летчику-испытателю.
— Может, хотя бы вы поведаете о своих подвигах-приключениях? — сказал ему председатель собрания. — А то все воспоминания наши как-то свелись к одному человеку.
— А чем я хуже других? — обиделся старый летчик. — Я тоже хочу рассказать о юнге Иван Иваныче. О том, например, как он здорово вышел из абсолютно безвыходного положения.
И он сейчас же придумал обо мне какую-то фантастическую небылицу. То есть сам факт в истории место имел И я действительно нашел выход из абсолютно безвыходного положения. Но в этом не было ни малейшей моей заслуги. Мне даже неловко стало за себя.
— Позвольте, — подал я голос из зала, — позвольте, но в этой истории ничего особенного нет. Обычная, товарищи, произошла история, и каждый из вас, окажись на моем месте, тоже бы вышел из положения. И даже ловчее меня!
Ветераны обернулись на мой голос и, сгоряча не узнав меня, сказали голосом летчика:
— Да как вы можете сравнивать нас с Иваном Иванычем? Как только у вас, честное слово, повернулся язык! Сразу видно, вы ничего не смыслите в людях!
— Ну, знаете! — совершенно справедливо возмутился я и вышел из зала.
Во мне все так и кипело. «Что же такое творится? — подумал я. — Сколько можно напраслину возводить на человека? Сколько можно незаслуженно расхваливать его?»
Этот случай переполнил чашу моего терпения. После таких нападок я решил сесть за письменный стол и, припомнив кое-что немногое из своих многочисленных историй, рассказать самолично, как все было на самом деле. Скромность требовала защиты, и я прибег к помощи истины!
К тому же мудрый астронавт Аскольд Витальевич был прав, когда говорил своему славному экипажу: «Вам не хочется расставаться с нашим путешествием и со всем, что было с ним связано. Но, увы, когда-то это приходится делать, и тогда, чтобы как-то вознаградить вас, наступает пора воспоминаний. Если уж откровенничать — не менее прекрасная пора. И сразу же намотайте на ус: предаваться воспоминаниям можно в любом состоянии, но лучше всего это делать в глубоком кресле. Уйдя в него с головой, откинувшись на спину и закрыв глаза, вы постоянно погружаетесь в минувшие события».
Итак, я в кресле. Глаза мои закрыты, затылок покоится на мягкой спинке кресла. Передо мной гудит, потрескивает воображаемый камин. За окном воет воображаемая метель. Все готово для воспоминаний. И я говорю: «Друзья, вперед! Без предисловий, прямо в гущу небывалых приключений, в начало книги!»
ГЛАВА I, которую иначе никак не назовешь, потому что она и есть самая первая и служит началом всей истории
В тот день мы уходили в свой обычный каботажный рейс а далекий, но тем не менее известный каждому жителю Новороссийска порт Туапсе. Я бы с удовольствием добавил слово «заморский» — это так украшает далекие города. Но по странному стечению обстоятельств город Туапсе тоже стоял на побережье Черного моря, и я, как человек объективный, все же вынужден отказать себе в понятном каждому моряку удовольствии. И потому мы плавали в просто далекий порт Туапсе. Но сам путь вознаграждал нас в избытке за это маленькое упущение со стороны первых строителей Туапсе. Он лежал через Дарданеллы и все Средиземное море. Потом, пройдя Гибралтар, мы повернем на юго-запад, прямо на мыс Горн. Обогнув Южную Америку, наш маленький, но отважный буксир ляжет курсом на Мыс Доброй Надежды. Ну, а оттуда, от Южной Африки до Туапсе, как известно каждому школьнику, уже подать рукой. В общем, рейс предстоял самый обычный, рабочий рейс. За те пятьдесят лет, что я плавал юнгой на портовом буксире «Перепелкино», мы так изучили свой маршрут в Туапсе, что нам была знакома каждая волна в морях и океанах, встречающихся у нас на пути. Я мог, закрыв глаза, моментально вспомнить ее высоту и цвет. И норов, И тем не менее каждый наш рейс изобиловал массой самых невероятных приключений.
Поэтому, когда я в сопровождении своей восьмилетней внучки спустился по кривой улице к морю, берег Цемесской бухты был уже усеян празднично одетыми людьми. На наши проводы вышло все население Новороссийска.
