бы…
— Луана? — прервал её вошедший в спальню лорд, — поднимайся, твоя учительница прибыла ещё вечером. Необходимо составить план обучения, какое-никакое расписание и…
И он замолчал, разглядывая недовольное лицо севшей на постели меня. Я в это время делала то же самое с ним.
— У вас волосы стали чёрными, — я не нашла на его голове ни одной седой пряди.
Он выглядел как на том портрете, который я находила в книге. Только теперь рядом с ним была другая жена, а его глаза сменились на голубые.
— В-вы поседели, госпожа… — прошептала отшатнувшись к стене врач, — за ночь…
Я схватила кончик своей косички и застыла: серебристый, как был у господина Эшелона. Но мне же казалось, что проклятье уходит? Выходит, нет. По какой-то очень нечестной причине я всё ещё была «больна», в то время как жестокий лорд полностью выздоровел!
— Цвет волос никакой роли не играет, — широко шагая, приблизился ко мне мужчина, — новых разломов нет и не предвидится, глаза не кровоточат и болей нет. Остальное не важно, — он нагнулся ко мне, — как твоя рука? — мне, — обезболивающее, — госпоже врачу.
Я качнула головой. Ноющая боль не проходила в ней никогда.
— Это незначительно, Лу, — он сел рядом со мной на кровать, — хочешь, я закажу тебе краску?
Я помотала головой.
— Ты сам сказал, что это не важно, — я выпутала ноги из одеяла и свесила их с кровати.
Меня расстраивал совсем не цвет волос. Не то, как я выгляжу, и как выглядит лорд. Нет. Я не могла понять, почему справедливый и честный Всезнающий так неправильно распределил наказание? Да, я тоже совершила ужасное. И я совсем не могла казнить себя за тот выстрел, однако… почему тот, кто совершил ещё большее злодеяние, исцелился от проклятья?!
— Укол, милорд, — протянула ему шприц врач, — разрешите поставить мне?
— Нет, иди, — нахмурился Оушен, — если бы я не держал в уме возможные последствия от обратной пересадки, то я бы сделал её, — он сжал челюсти и опустил голову, — твой «божественный» постамент установлен в гостиной. Можешь переставить его в любое место. По твоему желанию.
Игла вонзилась в руку, он ввёл лекарство и прижал к месту укола промоченную ткань.
— Мне не нравится эта учительница, — не сдержала прежней злости я.
Оушен поднял бровь.
— Ты даже не успела увидеть её, Лу, — вышло у него недоуменно, пусть и без осуждения.
— Она громко смеётся, — я была на него обижена.
Будто то, что он сказал мне, заставляло меня злится ещё сильнее. Неужели я успела стать такой же как он за эти дни?
Мужчина медленно кивнул, поднялся на ноги и подошёл к двери, чтобы открыть её, а затем произнёс без каких-либо чувств и эмоций:
— Вы уволены, госпожа Вэссен, — и неожиданный смешок, глядя на меня, — и не смейтесь больше — леди Луана не одобрила ваш смех.
Я потеряла дар речи. Но только я, госпожа из кабинета спокойно и собранно ответила:
— Я поняла, милорд, — зашуршало её платье, — мне необходимо…
— Стойте! — выпалила я, вскочив и добежав до двери, — я… останьтесь… господи, прости! Я не то хотела…
Я вообще не знаю, чего я хотела! В этом то и проблема! Я совсем перестала себя понимать. Мне казалось, что во всём виноват Оушен, стоящий сейчас с совершенно ехидной улыбкой и держащий для меня дверь. Но это было не так — я сама во всём виновата. Чувства были мои, а не его, пусть сам он и был виноват во многом. Но не в том, что совершила я.
— Останьтесь, — выученным недавно тоном «госпожи» произнесла я, — только…
На всё ту же глупость про смех сил у меня не хватило. Чем он только меня прогневал?
Потому я вернулась в комнату, подошла к ширме с уже приготовленной для меня одеждой и зашла за неё с желчью в душе.
— Что тебя отпугнуло, Лу? — опустился в кресло неподалеку лорд, — смех — достаточно своеобразная причина для неприятия.
Я поправила нижнюю рубашку, в которой спала (что было стеснительно при мужчине, но он запрещал ночевать в платьях), натянула поверх неё лёгкий сетчатый корсет, почти не стягивающий, однако прикрывающий грудь и живот, затянула ленты спереди и накинула сверху платье. Чулки постоянно сползали и в них было жарко, а солнце за окном светило ужасно, так что я откинула их подальше.
— Луана, — напомнил о себе лорд, — если не хочешь мне рассказывать, то… — тут, кажется, он выхода не нашёл, из-за чего умолк.
— Я подумала над тем, что ты мне говорил, — я вспомнила то, с чем смогла заснуть вчера, — про «перемирие».
Он, кажется, замер, пусть я этого и не видела.
— Продолжай, — потребовал мужчина напряжённо.
Я кивнула самой себе и произнесла на выдохе и со всей своей возможной храбростью:
— Я прощу вас полностью, если вы… — я вспомнила и продолжила, — если ты согласишься на получение моего согласия на каждое твоё действие.
Я боялась выйти из-за ширмы. Сердце колотилось галопом, а рука сжали ткань платья.
— По твоему условию я обязан буду сообщать тебе о своей воле, прежде чем отдавать приказ кому-то из офицеров? — холодно спросил он.
Я покачала головой, пусть он этого не увидел.
— Ты скажешь им, чтобы подтверждали они, — выпалила я.
И осталась стоять за ширмой, будто она смогла бы меня спасти от его гнева.
— Ты буквально восприняла мои слова о равном положении? — ровно произнес он.
А я и в самом деле загорелась — выскочила к нему, встала напротив и возмущенно воскликнула:
— Ты опять солгал! Ты… ты обещал мне, что больше не будешь, а сам!
— Приди в себя, Луана, — строго поднял на меня глаза он, — и побереги свой пыл и угрожающий вид.
Он кивнул в сторону моей руки, сжатой в кулак и источающей чёрный огонь, напугавший меня даже больше хмурого взора лорда. Я взвизгнула и помахала ладонью в воздухе, боясь поднести её близко к лицу.
— Спокойно подойди ко мне, протяни руку и дай всё исправить, — он остался сидеть на месте, пока я почти бежала к нему.
Огонь его не затронул — не стал жечься или вредить, однако и тушиться в его кулаке не стал, едва ли не заставляя меня пугаться снова.
— Восхитительно, — недовольно процедил он и добавил, — это ни что иное, как злость. Заглуши её.
Я всё-таки всхлипнула и отошла от него на два шага. Теперь не злиться стало легче. Как и дышать и успокаиваться. Через минуту огонь уменьшился, пока совсем не исчез, а я не перестала разглядывать свою руку. Как и лорд свою,
