романа, при том что это ни в коей мере не роман. «Факундо» — произведение смешанного жанра, все сошлось в нем — политика, философия, этнография, история, культурология и художественное начало, но не рядоположенное, а сплавленное в такое произведение, которое, по формальным признакам не являясь художественным творчеством, является таковым по сути, потому что оно дает нам то, чего мы ждем от искусства и что доступно только искусству,— образную полноту мира, образ действительности, который соединяет в это высшее единство все аспекты и планы книги, подобно тому как сплавляет реальная жизнь в единство все стороны бытия.
Самое простое и приемлемое определение феномена «Факундо» следующее: это синкретическое по своей природе произведение, но синкретизм книги Сармьенто явление особого порядка, как бы порождение самого творчества истории, плод самого процесса зарождения культуры, создающей себя из всего «что под рукой», использующей для своего само- строительства все, что может помочь явить себя миру и осмыслить себя. Это книга основ новой культуры нового на мировой карте народа, появившегося на ней как раз во времена Сармьенто, проявление его нарождающегося исторического и культурного сознания, и потому книга сопоставима по своей внутренней логике и функции — при всей кажущейся парадоксальности такого сравнения — с памятниками первотворческого характера любой иной эпохи. Синкретизм «Факундо» — отражение многосложности самой истории, как бы ее «слепок», и в то же время — это «слепок» с сознания и личности автора, который был одной из центральных фигур общественной, социально-духовной борьбы того времени, и более того — ее воплощением. Политик, общественный и государственный деятель, военный, дипломат, педагог, писатель, реформатор экономики и культуры — Сармьенто своей многоликостью отвечал потребностям истории и во многом определил ее последующий ход.
Мигель де Унамуно, восхищавшийся первородной мощью натуры Сармьенто, писал: «Стиль творится такими людьми, как он»[462]. Продолжая эту мысль, можно, наверное, было бы сказать и так: «Жанры творятся такими людьми, как Сармьенто». Он сам был и стилем и жанром эпохи, запечатлевшимися в его образе жизни и деятельности, в мышлении и творчестве с наибольшей отчетливостью, определенностью и резкостью в сравнении с иными общественными деятелями и писателями, его современниками, как это обычно происходит с личностями особой одаренности. Непредсказуемость, вольность и стихийность истории и в то же время ее глубокая внутренняя обусловленность, непререкаемая логика — все это с замечательной полнотой предстает в деятельности и книге Сармьенто.
История движется вперед, преодолевая устаревшие социальные и культурные формы и создавая новые стили и жанры общественной жизни, точно так же происходило становление и Сармьенто — как личности и как писателя. При том что творчество Сармьенто сформировалось, питаясь из многочисленных источников, произведений политических, философских, исторических, художественных (о чем будет сказано в дальнейшем), при том что он жадно искал образцов, примерялся ко всему, что могло бы ему помочь,— он ничему не подражал и ни на что конкретно не ориентировался, а, напротив, шел как бы вопреки образцам.
Эта особенность его творческой манеры отражала историческую ситуацию, которую переживала его родина Аргентина, да и вся Испанская Америка, большая родина испаноамериканцев, едва сбросившая власть Испании в результате победоносной Освободительной войны 1810— 1826 гг. Сложившаяся в недрах колониального общества система — социальные отношения, учреждения, культурные и идеологические формы — рухнула; старые порядки грозили удушить ростки нового, ничего готового не было, надо было искать, пробовать, создавать, причем в условиях неясных перспектив национального развития, ибо сам, так сказать, человеческий «материал» истории — аргентинский народ, нация были скорее еще проектом, который надо было создавать из населения, жившего в бывшем вице-королевстве Рио-де-ла-Плата...
Ко времени появления Сармьенто на арене общественной и литературной жизни (а первые его публикации появляются в прессе начала 40-х годов XIX в.) прошло три десятка лет с тех пор, как 25 мая 1810 г. в Буэнос-Айресе, столице Рио-де-ла-Платы, произошла Майская революция, упразднившая испанскую власть. В том же 1810 г. по всей Испанской Америке, от Мексики до Чили, прокатилась волна восстаний и революций, слившихся в единую освободительную войну. Майская революция, превратившая бывшую южноамериканскую колонию в крупнейший очаг континентального революционного процесса, породила целую плеяду блестящих, радикально настроенных общественных и государственных деятелей, полководцев, волевых строителей новой страны — Аргентины: Мариано Морено, Мануэль Бельграно, Хосе де Сан-Мартин, Бернардино Гивадавиа...
Однако то, что представлялось поначалу ясным планом создания новой страны, новой нации и новой культуры, вскоре обернулось хаосом смут и столкновений между враждебными социально-духовными и политическими течениями. Процесс этот, осмыслению которого Сармьенто уделяет много внимания в своей книге, был характерен для всей Испанской Америки. Повсюду, где раньше, где позже, социальные силы, вдохновлявшиеся идеями Просвещения, идеалами американской революции 1776 г. и Великой французской революции 1789 г. и ориентировавшиеся па европейский образец республиканского, светского и либерального общества, должны были столкнуться с феодально-консервативными силами, сторонниками патриархальных порядков, общественных, идеологических и культурных форм, сложившихся в колониальный период. В Аргентине так называемый «период анархии» начинается еще в ходе освободительной войны, в 1820 г., но до середины 20-х годов «Поколение Мая», аргентинские радикалы-унитарии, т. е. сторонники централизованной республики со столицей в Буэнос-Айресе, удерживают инициативу в своих руках. Унитарии во главе с Б. Ривадавиа создают нового типа экономические и культурные учреждения, национальный банк, проводят церковную реформу, созывают национальный конгресс, в 1826 г. провозглашающий создание единой Аргентинской Республики. Но так и не объединившись, страна раскалывается на враждующие и соперничающие провинции, во главе которых стоят каудильо — богатые помещики-скотоводы. Возникший па основе феодального землепользования и экстенсивного пастбищного скотоводства и соответствующих социальных отношений и патриархальных культурно-идеологических форм, каудильизм на десятилетия становится важнейшим фактором общественной жизни.
Феномен каудильизма и является одним из основных объектов анализа в книге Сармьенто, который ясно показывает, что за вопросом, вызывавшим основные раздоры,— быть ли стране централизованным, унитарным государством или федеративным объединением провинций — скрывались глубочайшие противоречия, связанные с выбором пути социально-экономического и политического развития на основе новой, буржуазной, или на основе старой, феодально-консервативной. В 1827 г. консервативные силы добиваются отставки Б. Ривадавиа с президентского поста, и начинается продолжающийся до середины 30-х годов период открытых и бурных столкновений между унитариями и федералистами; борьба идет с переменным успехом, создаются и распадаются временные союзы провинций.
Именно в этот период и выдвигается на авансцену каудильо Хуан Факундо Кирога, типичное порождение патриархальной провинции, сын аргентинской пампы, чья вольница, рекрутируемая из степняков-гаучо, батраков и мелких собственников, проходит почти по всей стране под знаменем, на котором начертано «Религия или смерть». Характерность фигуры Факундо, как и некоторые другие обстоятельства, о
