Книга Змея - Бекс Хоган

Некоторое время мы со змеей смотрим друг на друга. Я молчу. У нас с ней нет общего языка, однако существуют и другие способы передать мысли. Как когда-то, целую жизнь назад, я смотрела в глаза древесному медведю, так и теперь заглядываю в глаза змее, делюсь с ней болью, безысходностью и прикладываю изуродованную руку к решетке. Змея медленно подвигает ко мне свою головку, раздвоенный язычок лижет мою кожу, мою кровь. А потом с удивительной точностью она всаживает клыки в мою плоть.

Боль моментально проходит, не совсем, но достаточно для того, чтобы стать выносимой, и меня охватывает облегчение. Хотя эффект наверняка временный, змея отдала мне свой яд, как подарок одной пленнице от другой.

Когда она разжимает челюсти, я отнимаю руку и открываю клетку. На замок Гай считал необходимым закрывать только мою дверцу. Свобода – единственное, чем я могу отплатить гадюке, но мне некогда ждать и наблюдать, как она выползает наружу, я уже занята тем, что открываю все остальные клетки, позволяя животным выбраться, если у них хватит сил. Птицы машут слабыми крылышками и летят к воздуху, грызуны юркают в трещины стен, а змеи извиваются в пыли, сливаясь с ней цветом. В последней клетке сидит маленькая черная чайка. Она беззвучно пищит на меня – немая и жуткая. Я, как могу, подхватываю пичугу и вынимаю из заточения. Она тощенькая и слабенькая, а потухший взгляд молит о смерти.

– Не сегодня, подружка, – шепчу я.

Я доношу чайку до выхода и позволяю ветру потрепать ее перышки. Чайка открывает клюв, но никакого звука не следует, – печальное зрелище. Я наполняю волшебство своим негодованием и с облегчением чувствую, как оно снова поднимается на поверхность, – на сей раз еще быстрее – и закрываю глаза.

– Талла.

Я приказываю птице говорить, посылаю волшебство заполнить оставшуюся после воровства Гая пустоту. Под кожей пузырится жар, кровь закипает силой, которая передается чайке, окутывая ее энергией и возвращая украденное.

Воздух оглашается сладким пением. Я открываю глаза и вижу, как пичуга заливается от всего сердца. У меня получилось! Но нет времени радоваться даже чуду.

– Мне нужна твоя помощь, – дышу я ей на ушко. – Найди Коготка и пришли его ко мне. Ты справишься?

Пичуга пищит, но уверенности в ней нет. Полет предстоит долгий, а ее тельце пусто.

– Ничего страшного, – говорю я, поглаживая нежную головку. – Я помогу.

И я снова концентрируюсь на энергии, все еще зудящей в кончиках пальцев. Я собираюсь поделиться с птицей жизнью, а у меня нет никакой другой, кроме моей собственной. Я не стану красть чужую, как Гай.

– Возьми, сколько надо, – предлагаю я, и слова задувает ветер. Я чувствую, как моя энергия передается птице, чувствую, что слабею, а она наливается силами. Когда пичуга начинает биться в руках, я останавливаю поток. – Флауга. Лети, подружка. И удачи тебе.

Я раскрываю ладони. Чайка взвивается в воздух. Она устремляется ввысь и прочь, с удовольствием кружит и парит и в конце концов берет курс на восток и исчезает из виду. Я улыбаюсь, но тут же осознаю, насколько ослабла. С горечью понимаю, насколько тесно волшебство связано с жизненной силой. Я видела это, видела, как Гай забирает ее себе, но впервые пережила сама и теперь вынуждена признать, что тело чувствует себя обездоленным. Как хочется восполнить эту силу, как легко было бы оправдать свой поступок тем, что мне надо выжить. Черта, разделяющая добро и зло, больше не кажется очевидной, и это ужасает меня. Но пока я не позволю волшебству поглотить меня. Не сегодня.

Я подползаю к самому краю провала, так что свисаю над бездной. Даже после укуса смертельной гадюки я не смогу самостоятельно спуститься с этого утеса, – не смогла бы, даже если бы все мои пальцы были на месте. Мне по-прежнему нужна помощь. Я не стану требовать ее ни у кого и ни у чего. Но я не настолько горда, чтобы не попросить.

– Вейтья.

Я говорю в пустоту, надеясь, что кто-то меня услышит. Камень, как уже один раз прежде, или океан. Но мне отвечает безмолвие.

– Пожалуйста, – прошу я, и мой голос прерывается всхлипом. – Помогите мне.

До моих ушей долетает отдаленный шум, похожий на гневный рык, и я замираю в страхе, думая, что это Гай, однако быстро сознаю, что звук доносится снаружи, а не изнутри.

В поисках его источника я прищуриваюсь и вижу, как в море начинается странное движение, будто часть его отделяется от основной массы и устремляется в другом направлении. Уже не шум, а гром катит в мою сторону – волна против волн. И только когда она оказывается поблизости, я вижу, что же пришло мне на помощь.

Морской жеребец – наполовину пена и вода, наполовину плоть и кровь, – зовет меня пронзительным ржанием.

Я не колеблюсь. Отталкиваюсь от утеса и падаю. Ветер качает меня, как в люльке, а потом жеребец взлетает и подхватывает. Удар не сопровождается болью – только тепло жизни подо мной. Я протягиваю руку к водянистой шее, и то, до чего я дотрагиваюсь, моментально превращается в твердую форму.

– Спасибо тебе, – говорю я, хотя, возможно, не произношу ни звука. Возможно, я просто повторяю эти слова в голове, но я уверена, что жеребец меня слышит.

– Ты можешь отнести меня на Восьмой остров?

Я знаю, что только думаю об этом, не имея сил на большее, однако стоит мысли сложиться, как мой спаситель уже припускает с потрясающей скоростью, галопируя по воде так, что за ним остаются гигантские волны.

Через некоторое время я теряю сознание. Я давно не была в такой безопасности и чувствую, что морской жеребец сможет меня защитить. Просыпаюсь я уже на знакомом белом, искрящемся песке Восьмого. Жеребца нигде не видно, воды совершенно спокойны, и хотя мне далеко не хорошо, отдых придал мне немного сил. Посылая мысленную благодарность океану, зная, что мой друг меня услышит, я тащусь через пляж.

Понятия не имею, сколько прошло времени с тех пор, как я сбежала, но я все еще в опасности. Пора переходить ко второй части моего плана.

Пора прятаться.