огромным трудом закончили номер, и единственное, что вытащило их, это суровая цирковая привычка продолжать выступление несмотря ни на что, потому что даже смерть – не оправдание; представление должно продолжаться.
За кулисы они вернулись морально раздавленные, пряча глаза друг от друга и от остальных. Кристина догадывалась, что они чувствовали себя виноватыми в том, что не уследили, не уберегли, подвели коллегу, ведь номер был групповым. Циркачи повалились кто куда – на ящики с реквизитом, на нераспакованное оборудование или прямо на пол, – обессиленные и опустошенные. Расстроенная Франческа подходила к каждому, пыталась приободрить и утешить, но Кристина видела, что яма, в которую они рухнули, была слишком глубока.
Следующее удаление настигло акробатов «Инкогниона»; они выстроились в сложную многоуровневую пирамиду в идеальном порядке, так, что их красно-бело-черные костюмы сложились в один большой цветовой узор, и, едва только закончили, как один из опорных акробатов пропал. Удаление не сразу заметили, потому что с его исчезновением вся пирамида развалилась и акробаты полетели на землю. Только когда они вскочили на ноги, все увидели столб серебристых искр, которые, легко крутясь и вертясь в воздухе, поднимались вверх, к самому пику высоченного купола полосатого шатра, чтобы там навсегда исчезнуть.
Циркачи «Колизиона», «Инфиниона» и «Обливиона» отреагировали так же, как ранее их соперники: ликующими возгласами и радостными восклицаниями. Кристина невольно поморщилась. Она понимала, что их дуэль – это одна большая игра на выбывание, но ей все равно было неприятно, когда вокруг радовались чьей-то потере. Пусть даже это потеря со стороны противника.
– Один – один! – выкрикнул кто-то и тем открыл страшный счет, который определит победителя.
А затем удаления пошли одно за другим. Два – один. Два – два. Два – три…
Все чаще и чаще номера стали сопровождаться потерей. Ликующие крики, поначалу приветствовавшие новое удаление, постепенно затихли; каждый осознал, что он может быть следующим, а радостно приветствовать свою собственную гибель совсем не весело.
Теперь во время каждого выступления за кулисами царила напряженная тишина. Кто-то из циркачей не отрываясь смотрел на арену, словно страшась пропустить момент удаления или пытаясь понять, что удаленный сделал не так, чтобы самому избежать такой участи. Другие, напротив, старались максимально отгородиться от происходящего на арене: методично проверяли реквизит своих номеров, пытались разговаривать друг с другом или просто закрывали глаза и погружались в собственные мысли.
Кристина была бы рада присоединиться ко вторым, но какая-то неодолимая сила буквально тянула ее к кулисам, и она внимательно наблюдала за происходящим на арене, когда выступали их цирки, а когда наступала очередь противника, пыталась подбодрить своих циркачей, чувствуя, что, как директор цирка, она обязана это делать.
Арлисс очень ей в этом помогал. Кристина не сомневалась, что он переживает удаление своих циркачей не меньше других, но Арлисс никак этого не показывал, он продолжал держаться с поразительным хладнокровием и стал для нее этакой опорой в бушующем море страха, напряжения и боли потерь от частых, слишком частых удалений.
Кристина не знала, кто ведет страшный счет, и не хотела за ним следить, но его вели. Кто-то снял грифельную табличку с их трейлера, ту самую, на которой «Колизион» писал имя новых артистов, и прикрепил ее на шесте, так, чтобы всем было видно, и на ней то и дело менялись написанные мелом цифры. Пять – три. Пять – четыре. Шесть – четыре. Семь – четыре. Семь – пять…
Когда настала их с Фьором очередь, Кристина почувствовала абсолютное, неестественное спокойствие. Она уже привычно встала в середине арены, приняла позицию арабеска и приготовилась терпеть режущее уши техно, но на этот раз Пропавший цирк удивил ее, выбрав ритмичную музыку, которую можно было бы назвать танцевальной, если бы не вплетенные в нее какие-то неземные ноты, вызывавшие ассоциации с пронзительной высотой, холодными ночами и бесконечностью космоса.
Фьор отошел от отрепетированного сценария и импровизировал. Огонь летал в его руках, окружал его огненным коконом, взлетал в воздух и стелился по земле. Огонь распадался на маленькие языки пламени и собирался вновь. Огонь стал живым существом, которое показывало на арене свой собственный номер.
Какая-то часть мозга Кристины наблюдала за представлением и даже восхищалась мастерством Фьора; казалось, его способность управлять огнем вышла на новый уровень. Но одновременно она хладнокровно осматривала все вокруг в попытках найти хоть какие-то зацепки, которые могли бы помочь ей понять, как дальше вести эту дуэль. Кристина пыталась разглядеть под куполом прожекторы, но яркие лучи били прямо в глаза. Хотела увидеть, что за конструкции там, в высоте, для воздушных гимнастов, но устроенная цирком для их номеров полутьма не давала ничего разглядеть.
Кристина снова и снова обшаривала глазами зрительский зал, она привыкла, что во время выступлений всегда видела мерцание зрителей и по нему могла судить, насколько успешно идет представление. Пустота рядов выбивала почву из-под ног, она словно лишилась страховки, к которой привыкла. Но Кристина все равно продолжала шарить глазами по рядам скамей, и через некоторое время ей начало казаться, что в темноте на самом верхнем ряду кто-то сидит. Она прищурилась, стараясь рассмотреть получше, но контраст света на арене и темноты в зрительном зале не давал ей этого сделать.
А затем кожу на груди обожгло. Кристина вздрогнула, подумав, что до нее дотянулся язык огня, но это резко нагрелся медальон, который она повесила себе на шею. Что-то происходит, что-то важное, раз амулет активировался! Но что?
Кристина лихорадочно обшаривала глазами все пространство шатра и внезапно совершенно отчетливо увидела, кто же сидит там, в темноте, на самом верхнем ряду пустого зрительского зала.
Коротконогий карлик в шляпе с бронзовыми шестеренками. Нескладный великан в черно-красно-белом костюме. Девушка-альбинос, вся в черном. Усатый силач в полосатом трико и на этот раз в роскошной венецианской маске, закрывающей пол-лица.
И Апи.
На верхнем ряду пустого зала сидели все цирковые и смотрели на них.
Кристину захлестнула неожиданная злость. Значит, это их судьи? Это они смотрят выступления и решают, кого удалить, а кого – нет? Те, кто жил все это время с ними бок о бок, кого они считали своими?
«А я еще за него переживала!» – в сердцах подумала Кристина, глядя на Апи. Маленький паршивец, хвостиком ходивший за ней с самого начала, и не подумал ответить на ее взгляд.
Возвращаясь обратно за кулисы, Кристина уносила с собой остывающий амулет и боль от неожиданного предательства в душе.
* * *
Полосатый красно-белый шатер возник будто из ниоткуда; только что его не было, и вот уже он
