на диван.
Я опускаю ее на пол, и она убегает в гостиную и ждет меня с Энни. Я вешаю пальто и снимаю туфли, выжидая немного, чтобы еще немного оттянуть неизбежное.
Джулиана садится между мной и Энни на диван, ее большие глаза бегают от одной к другой.
Я прочищаю горло и сжимаю руки.
— Вчера вечером твой папа получил травму на хоккейном матче. Он… упал на лед и ударился головой.
— Но у него же был надет шлем, верно?
— Да, был, но он слетел, — кислота подступает к моему горлу, и я пытаюсь ее проглотить. — Его отвезли в больницу, чтобы помочь, и он сейчас там.
— Мы можем навестить его?
Я смотрю на Энни, прежде чем снова перевести взгляд на Джулиану.
— Можем. Но тебе нужно кое-что знать. Твой папа… — я замолкаю и снова прочищаю горло. — Он спит. И врачи не знают, когда он проснется.
— Он очень устал? — спрашивает она.
Слезы обжигают глаза.
— Да, он отдыхает, потому что мозгу нужно зажить, — Энни берет ее маленькую руку в свою. — У него большая болячка на голове.
Джулиана смотрит на нас большими круглыми глазами, как будто обдумывает все это.
— Нам нужно принести бинты с Эльзой в больницу. Он всегда накладывает их, когда у меня болячка.
Энни хлюпает носом и отворачивается, скрывая это покашливанием.
— Это отличная идея, — еще одна фальшивая улыбка напрягает мое лицо. — Я приходила навестить его вчера вечером, и сейчас он выглядит немного иначе. Голова у него перевязана, а во рту трубка, чтобы можно было кормить, пока он спит.
— Они кормят его, пока он спит? — она морщит носик. — Это странно.
Я не могу сдержать смешок.
Она спрыгивает с дивана, а Элли направляется следом.
— Я схожу, соберу бинты.
Затем она выбегает в коридор и исчезает.
Я выпускаю сдерживаемое дыхание.
— Что ж, это было легче, чем я думала.
— Она еще не понимает всей серьезности ситуации, — Энни протягивает руку и похлопывает меня по колену. — Вы молодец.
— Я не знаю, что делаю. Это…
Это слишком много для меня. Я чувствую себя не в своей тарелке. Александр должен быть здесь. Он бы знал, что делать.
— Мы должны оставаться сильными для нее. Ей нужно, чтобы мы сохраняли надежду, — говорит Энни.
Надежду? Я плоха в этом. Сам Александр сказал, что я закоренелая пессимистка, когда мы только познакомились. Как я должна сохранять позитив, когда видела его подключенным ко всем этим аппаратам и с трубкой во рту?
— А вдруг он не проснется, Энни? — шепчу я, дрожащим голосом. — Что мы будем делать?
Мне нужны ответы. Я не могу жить в подвешенном состоянии, не зная, что произойдет. Кажется, мое сердце разрывается изнутри.
Энни качает головой.
— Мы не можем так думать. Он проснется, и все будет хорошо. Этот парень — борец.
Мои губы дрожат.
— Я все откладывала признание ему в любви. Все время говорила себе, что в другой раз, в другой день. Но теперь этот день может никогда не настать.
— Он знает, Ария. Он знает. Тебе не нужно говорить, потому что он чувствовал это, — Энни скользит по диванной подушке и обнимает меня. — Но ты должна оставаться сильной. Должна верить, что с ним все будет хорошо. Ему нужна твоя сила. Ты не можешь от него отказаться.
Я никогда бы не смогла добровольно отказаться от этого человека. Остается только надеяться, что жизнь не заставит меня сделать это.
Когда мы приходим в больницу, храбрая кудрявая малышка смотрит на меня и спрашивает:
— Ты можешь взять меня на руки, как папочка?
— Конечно, — я наклоняюсь и беру ее на руки.
Она морщит носик.
— Здесь странно пахнет.
— Я знаю. Но это всего лишь значит, что здесь чисто.
Мы останавливаемся перед палатой 504, и я бросаю взгляд на Энни.
— Ты готова?
Энни кивает.
— Ты готова, Джулс?
— Да.
Мы заходим в палату, и я наблюдаю за лицом Джулианы, чтобы оценить ее реакцию. Ее взгляд мечется от аппаратов к проводам, к трубкам, которые подключены к отцу.
Она извивается, чтобы вырваться из моих рук, и я опускаю ее на пол. Джулиана не бежит, как обычно, а делает неуверенные шаги к кровати.
— Привет, папочка, — зовет она.
Он не отвечает.
Она бросает взгляд на меня.
— Можно мне забраться на кровать?
— Только будь осторожна с трубками, которые выходят у него из руки, — я подхожу к ней сзади и поднимаю на кровать, похлопывая по месту рядом с ним. — Садись.
Она кладет маленькие ручки по обе стороны от его лица и наклоняется, изучая трубку, выходящую изо рта.
— Ему больно?
Я качаю головой.
— Нет.
— Привет, папочка, — шепчет она. — У меня есть твои любимые бинты с Эльзой.
Энни сжимает мою руку, пока мы наблюдаем, как Джулиана копается в сумке, которую принесла с собой, и вытаскивает коробку бинтов, выбирая тот, на котором изображен Олаф.
— Я дам тебе Олафа, потому что ты его любишь, и тебе нравятся теплые объятия, как и ему.
Александр действительно любит обниматься.
Я скучаю по его объятиям.
Наклеив пластырь на повязку, обернутую вокруг его головы, она начинает доставать все остальное из сумки.
— Животным нельзя в больницу, поэтому я принесла тебе маленькую Элли. Она составит тебе компанию, если ты испугаешься ночью, — она ставит плюшевую игрушку ему на бедро, прежде чем достать белую бумагу и коробку с карандашами. — Я нарисую тебе картинку, чтобы, когда проснешься, ты мог ее увидеть.
По дороге сюда Энни и я объяснили Джулиане, что, хотя отец и спит, он все равно может ее слышать. Мы посоветовали поговорить с ним, несмотря на то, что он не ответит, и теперь
