Кристен Граната
Неизбежный
Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладёт конец непримиримой розни.
Их жизнь, любовь и смерть и, сверх того,
Мир их родителей на их могиле,
На два часа составят существо
Разыгрываемой пред вами были.
Помилостивей к слабостям пера
Их сгладить постарается игра.
Ромео и Джульетта (1595 г.)
Вильям Шекспир
ГЛАВА 1
ГРЭМ
НЕТ.
Три буквы. Один слог. Такое простое слово.
Одно из первых, которые мы усваиваем в младенчестве. Как легко слетает с уст. Даже не задумываясь. Говорим его, потому что чувствуем это всем телом. Мы недостаточно знаем о боли, которую это слово может причинить, о чувстве вины, которое за этим следует, о величине того, что это символизирует.
Родители сердятся, когда дети говорят это.
Демонстрация неповиновения. У них есть власть, и мы противостоим им, угрожая отнять ее.
Но они всегда побеждают.
И в этом возрасте родители должны побеждать.
В противном случае большинство из нас были бы мертвы, засунув пальцы в розетки или заползая в бассейны на наших задних дворах.
Родители устанавливают правила и границы, чтобы обезопасить своих детей. И мы им доверяем.
Слушаем. И повинуемся.
Люди часто говорят, что семья — это все и, от части, они правы. Наши родители делают нас такими, какие мы есть. Они сшивают воедино ткань нашей жизни, сплетая действительную реальность и наше мышление. То, о чём мы думаем, то, что знаем, то, что делаем и говорим — все это зарождается из семьи.
Но есть родители, которые злоупотребляют властью, которой обладают.
Их извращённая версия любви заставляет нас совершать ужасные поступки, в то же время связывая это чувством вины. Потому что родители знают — мы верны им. Знают, как отчаянно хотим, чтобы они гордились нами. И знают, что дети сделают для них все, что угодно.
Они наживаются на этом.
На нас.
И мы им это позволяем.
Семья — это все. Но я говорю это не с тем теплым и расплывчатым чувством, о котором вы думаете, когда видите эту фразу на визитке Hallmark.
Семья может разрушить вашу жизнь.
Спросите об этом Ромео и Джульетту.
Монтекки и Капулетти подвели своих детей к верной смерти. Ссора между взрослыми стала причиной ужасной трагедии. Даже не могу вспомнить, из-за чего, черт возьми, они ссорились, но мы все помним итог этой истории.
Шекспир знал, как неблагополучная семья может сыграть непосредственную роль в чьей-то кончине.
Моя жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, чем есть на самом деле. У меня был талант, целеустремленность, возможности. Но на пути встала семья. Потерял все, ради чего работал.
Или, как сказал бы папа, я все это утратил.
Теперь, в двадцать четыре года, не имея высшего образования, вынужден работать в частной детективной компании моего отца. Я лучший частный детектив, который у него есть, а это, вроде как бы, быть лучшим поваром в McDonald's. Конечно, у меня большой заработок. Но после того, как отец забирает свою долю, а я сам отдаю часть своей сестре, остается не так уж много. Если бы не отказался от своей мечты, то мог бы обеспечить всю свою семью. Мог бы дать им все, в чем они нуждались.
И папа напоминает мне об этом при каждом удобном случае.
Я презираю своего отца. Самовлюбленный идиот. Если бы он упал замертво, единственное, что я бы почувствовал, — это облегчение. Остаюсь рядом с ним не потому, что хочу этого. Все из-за чувства вины, удерживающее меня, где я есть сейчас, и папа манипулирует мной, словно дергает за поводок.
— Что скажешь, сынок?
Мой отец складывает руки и кладет их на живот, откидываясь на спинку своего потертого кожаного кресла. В его холодных глазах нет ни капли страха или беспокойства.
Он знает, что держит меня за яйца.
— Почему ты вообще утруждаешь себя расспросами? — Скрещиваю руки на груди. — Тебе это нравится? Притворяться, будто у меня есть выбор?
Его зеленые глаза сужаются, уголки тонких губ приподнимаются.
— У тебя всегда есть выбор, сынок. Ты это знаешь. Если не хочешь этого делать, просто скажи.
Конечно, мне придется объяснить это своей сестре в день получки.
Я встаю со стула перед его столом.
— Когда начинать?
Его рот расплывается в широчайшей злобной ухмылке.
— Сегодня вечером. — Отец пододвигает ко мне через стол конверт из плотной бумаги. — Все, что нужно знать, есть в этом файле.
Я протягиваю руку, чтобы взять конверт, но его рука сжимает мою, улыбка исчезает с лица. Бездушные сапфировые глаза пристально смотрят на меня.
— Не облажайся, сынок. Время пришло. Момент, которого я так долго ждал.
Наклоняюсь вперед, упираясь костяшками пальцев в стол, и приближаю свое лицо к отцу.
Отвращение пульсирует в венах, но я подавляю желание вонзить зубы ему в глотку.
— Все будет под контролем. Ты получишь свои деньги.
— Речь идет не только о деньгах. Я собираюсь вернуть то, что принадлежит мне. Заберу империю и построю свою собственную прямо на его могиле.
Содрогаюсь от того, насколько психически нездорово это звучит. Не думал, что годы одержимости чем-то могут так подействовать на мужчину.
Не говоря больше ни слова, я забираю у него конверт и выхожу из кабинета, убедившись, что дверь за мной захлопнулась.
Он ненавидит, когда я так делаю.
Возвращаюсь в свою квартиру, надеясь, что свежий осенний воздух успокоит годами сдерживаемое разочарование и обиду, кипящие у внутри.
Раньше мне нравилось жить в Бруклине. Это все равно что жить на Манхэттене, только дешевле.
Потом папа перенес свой офис меньше чем на милю отсюда, потому что не дай Бог, чтобы у меня было что-то по-настоящему мое.
Придя домой, беру бутылку «Джека Дэниелса» с кухонного стола, прежде чем рухнуть на диван, и открываю папку, лежащую на коленях.
Снимок лица мгновенно привлекает мое внимание — фотография, прикрепленная к внутренней стороне обложки.
Длинные волосы цвета воронова крыла обрамляют ее идеальное лицо в форме сердечка. С фарфоровой кожей и пухлыми розовыми губами — просто красавица. На ней кепка и платье, фотография сделана с ее выпускного в старшей школе в прошлом году. На первый взгляд она выглядит как самая обычная
