подробности. Они должны были быстренько отчитаться перед руководством и прессой. Вот так. А ты… так и не появилась. Я пытался до тебя дозвониться, караулил у дома, стучал в дверь, а ты словно сквозь землю провалилась. Я ненавидел тебя и презирал! Если бы ты мне попалась год назад, я бы придушил тебя собственноручно. Но, когда начал расследование, узнал, что ты сама постаралась, – хмыкает он. – Резанула себе вены и много недель боролась за жизнь. А потом, наверное, нажралась таблеток, раз тебя упекли в психушку на полгода.
– На два месяца и не в психушку, – уточняю я, не удержавшись. Его реплику про таблетки не комментирую.
– Не важно. Мне нужно было с тобой поговорить, но твой телефон был отключен от сети, в университете ты больше не появлялась. Но три месяца назад ты сама мне позвонила, несла какую-то чушь. И я нашел тебя, узнал, что ты стала работать в том кафе. Но когда сел за стол и ты подошла принять заказ, понял, что ты вообще не узнала меня, словно никогда не видела. Я стал приходить, мне нужно было хоть что-то выяснить. Вот и вся история.
– Понятно. Вы что-то узнали в своем расследовании? – спрашиваю шепотом, хотя в кабинете и так стоит вязкая тишина.
– Нет, толкового ничего. И не шепчи. Олеся ничего не знает. Она рассказала, что в тот вечер они были дома, готовили ужин и собирались смотреть хоккей. Ты позвонила. Он взбесился, быстро оделся и перед тем, как уйти, произнес: «Я его убью».
– Кир сказал: «его убью»? – переспрашиваю я.
– Она сказала, что ей послышалось «его», но, когда к ней приехали полицейские, засомневалась, мол, может, сказал «ее».
– Сомневаюсь, – вылетает у меня нечаянно.
– Что?
– Сомневаюсь, что он шел туда убивать Лину Маккольм, – четко выговариваю я, только теперь понимая смысл сказанных слов.
– Сомнениями делу не поможешь. Что у тебя есть? – серьезно спрашивает Бэк.
– Ничего, – лгу я. – Только история двенадцатилетней давности.
– Что за история? – Он вновь откидывается на спинку стула в ожидании длинного рассказа.
– Изнасилование, которое произошло в том же театральном зале того же университета.
– Жертва обращалась в полицию? Кто насильник? Я поищу в картотеке.
– Нет, она не обращалась. И я не знаю имени, но думаю, что все это может быть связано. Хотя это только мои мысли.
– Значит, у тебя ни хрена нет. А твои мысли никому не интересны, ни полиции, ни суду, ни прокурору. Понимаешь? – сухо цедит детектив, словно проводя по мне грубой наждачкой.
– Понимаю. Скажите, по поводу моей вчерашней просьбы вы думали?
– Думал, – кивает он.
– И что решили? – на всякий случай уточняю я, не надеясь на положительный результат.
– Пока ничего. Позвоню.
– Ладно, спасибо. Я еще хотела спросить, а в крови Лины были найдены алкоголь или наркотики?
– Что? Нет, ничего у нее в крови не было. Почему спрашиваешь?
– А при расследовании делали анализ вина, может, в нем что-то было?
– Какого вина, Анна? – Его глаза округляются, а губы кривятся в недоумении.
Я замираю, обдумывая следующий вопрос.
– Скажите, на месте преступления была найдена бутылка вина?
– Нет, никакой бутылки вина там не было.
– А полиция нашла что-нибудь в театральном зале?
Он поджимает губы, хмыкает, но отвечает:
– Тело жертвы, ее альбом и сумку с личными вещами, ну и самого Кира, конечно.
– И больше никаких предметов? – не унимаюсь я.
– И больше никаких предметов.
Куда тогда подевалась бутылка вина и электрическая свечка?
– Что ты скрываешь? – с нажимом, выделяя каждое слово произносит Бэк.
– Ничего. Просто пытаюсь сопоставить с тем старым преступлением.
– Ты уверена, что ничего не помнишь? Или что не хочешь мне сейчас что-нибудь рассказать?
– Я ничего не помню, – опять вру я, стараясь говорить уверенно. – Мне правда нечего больше сказать. Я лучше пойду.
Я поднимаюсь со своего места и иду к двери. Он больше ничего не говорит, даже не удосуживается попрощаться, видимо, не видит в этом смысла или все так же ненавидит меня. Но я по этому поводу совершенно не переживаю.
Выхожу из здания полицейского участка и еду домой с единственной мыслью: «И что мне теперь делать?»
Глава 28
Я принимаю эту жизнь, эту смерть и верю в неминуемое продолжение.
Я просыпаюсь в теле Анны. Я не исчезла, не ушла, не растворилась, несмотря на то, что узнала. Видимо, мое пребывание в этом мире еще не подошло к концу. Наверное, моя миссия не заключалась в том, чтобы просто найти своего убийцу. Может, я осталась, чтобы помочь всем тем, в чьи тела попадаю, и наказать виновных. А это значит, что я должна взять себя в руки и следовать намеченному плану. Прикидываю список в голове. Первое – помочь найти убийцу мистера Олда, сегодня у меня как раз намечена поездка в «Последнюю пристань». Второе – узнать кто изнасиловал Элизу и попросить Ала помочь его наказать. Здесь мне еще пригодится декан. Надеюсь, что ему моя помощь в отношениях с Лилиан не требуется. И в завершение, как бы это сложно ни было, мне придется пойти в полицию и признаться в убийстве. Я должна вытащить Кира из тюрьмы, даже если он сам этого не желает. В этом, я думаю, мне с радостью поможет детектив Бэк. Отвечать за поступки должны виновные.
Утро выдается намного лучше, чем предыдущее, и, несмотря на ранний подъем, опухшие глаза и тревожное состояние, я быстро собираюсь, ничего не разбиваю, не проливаю, не рву – в общем, провожу сборы без всяких экстремальных ситуаций. На дорогу до последнего пристанища мистера Олда уходит больше двух часов. И это при отсутствии пробок на дорогах. Я выхожу из автобуса и оглядываюсь. Вокруг остановки раскинулись просыпающиеся от теплого, почти летнего солнца поля, и только напротив в одном направлении тянутся многолетние сосны, среди которых петляет асфальтированная дорога и красуется знак «Последняя пристань».
Я перехожу трассу, по которой только изредка проезжают машины, и бреду вдоль высаженных сосен. Странно, что даже путь к дому престарелых выглядит словно дорога в конец всего. Здесь вначале светит яркое солнце, бежит и блестит жизнь, ветер колышет высокие проростки зеленой травы на обочине, а там, по ту сторону, растекается тень от крон деревьев, тень, укрывающая жизнь, как саваном. Я иду по пустынной извилистой тропинке в никуда или же куда-то, где умирают мечты и засыпают жизни. Воздух пропитан свежестью и хвоей, хочется вдохнуть его поглубже и побольше. И вот, пройдя лесок, я выхожу к освещенному солнцем забору,
