подменыш, а что это значит?
Народ притих. Стало слышно, как звенит одинокий комар и как озёрные волны шепчутся с берегом. Василий, затаив дыхание, молил про себя, чтобы хоть кто-то догадался. Не мог же он всё говорить за них!
В тишине робко прозвучало:
— Может, прокляли его?
Кто говорил, осталось неясным, хотя голос был подозрительно похож на Марьяшин. Главное, что следом зашумели и другие: мол, проклятие, не иначе! А как ещё-то? Проклятый он, сразу видать!
— А кто ж сотворить-то мог этакое зло? — раздался закономерный вопрос. — Ежели он токмо народился, рядом-то никого и не было, окромя…
— А вот вместе и разберёмся, — торопливо и громко сказал Василий, а то разговор угрожал принять не то направление. — Если мы, простые люди, сразу поняли, что Мудрик не подменыш, то вы думаете, Казимир не понял? Колдун-то?
— Да уж понял…
— Должон бы понять…
— Понял, да смолчал!
— А ежели смолчал, так не его ли вина?
— Вот! — воскликнул Василий. — Так и есть. Казимир всё это подстроил, царя Бориса ложью опутал, да и хочет царство отнять. А хуже того, что он их с женой обманул. Это же, представьте только, двадцать лет они думают, что их сына нечистая сила утащила и мучает! У кого из вас есть дети, у тебя?.. Отлично, у тебя? Тоже?.. Вот, вы понимаете, каково это, если ребёнок пропал, и родители двадцать лет не знают, где он, что с ним?
Василий перевёл дух и продолжил:
— Каково это, а? Легко ли жить в неведении?
— Да лучше уж знать, что помер, да схоронить, чем так-то, — откликнулись из толпы.
— Это ж они родного-то сына, как пса приблудного, вышвырнули! Ежели б знали, небось волосья-то себе повыдирали!
Раздался странный звук. Василий, обернувшись, понял, что довёл Мудрика до слёз, и с досадой подумал, что надо было не тащить его с собой на мост. Теперь стоят у всех на виду, и не сойти — народ подступил и слева, и справа, — и разговор нужно закончить. Не зря же он всё это начал.
— Ты, это… — негромко сказал он, тронув Мудрика за плечо. — Ты сядь и на озеро посмотри. Видишь, какой там кораблик плывёт! Или дать тебе свистульку?
Но Мудрик не унимался. Воображаемый кораблик его не утешал, свистулька не радовала, и бабки, как назло, не оказалось рядом. Василий бросил растерянный взгляд на толпу — Марьяша пыталась пробиться, но была далеко, Горыня вообще застыл дубом…
С плеском на берег выбралась водяница, Чернава, до того суровая, что народ попятился, хотя стояли так тесно, что, казалось, и некуда отойти. Она прошла по мосту, оставляя мокрые отпечатки босых ног, протянула холодные руки, прижала Мудрика к груди и, покачивая, тихо запела. Он тут же утих.
С длинной чёрной косы её, с подола платья стекала озёрная вода и то журчала, то барабанила, выбивая мелодию по доскам моста.
— Э, в общем… — сказал Василий, пытаясь ухватить потерянную мысль. — Да, видите, колдун почему-то не убил царевича, а сделал вот так…
— Болью он их питается, — догадалась Марьяша. — Нарочно мучает.
Василий даже на мгновение застыл с открытым ртом.
Конечно, она права! Это многое бы объясняло. Колдуны откуда-то должны черпать силу.
Вообще он пытался вести беседу по уму. Аккуратно склонить народ на свою сторону, задать правильные вопросы, поработать с возражениями и всё такое. Но тут не выдержал и воскликнул на эмоциях:
— Точно! Вот же гад, а! Лживый урод! Ну, как явится, получит за всё, что сделал…
— А он чё, явится? — боязливо спросил кто-то.
— Блин, — сказал Василий, чувствуя себя Хохликом. — Ну, как бы это… Вообще да, явится. С царём и царицей, на Купалу.
Сумерки сгущались, и лица таяли, размывались, но всё-таки было видно, что они нерадостные, эти лица. Закаменевшие. Вот же, хотел сказать правду, а в итоге как будто на лжи поймали.
— Я вам врать не хочу, поэтому говорю как есть, — недовольный собой, продолжил Василий. — Если боитесь, то рассчитаемся с вами, и идите куда хотите, а мы тут сами с колдуном разберёмся. Но если ему нужна чужая боль и если он победит, он всё равно вам жить не даст.
Народ не особенно впечатлился.
— Он царство получит и такое вам устроит, что все выть будете, — попытался Василий ещё раз. — Он везде, где был, одни проблемы… раздоры сеял. Слышали, может, как в южных землях князья перессорились? Так это он помог. И живёт, судя по всему, вечно. То есть, и вас переживёт, а потом за ваших детей возьмётся…
Толпа зароптала, но настроения витали не боевые.
— Да чё мы супротив колдуна-то могём? — спросил кто-то. — Тьфу! Вона она какова, реклама-то твоя. Спервоначалу «все рады искать клады», а опосля, значит, шиш тебе с маслом да вместо кладов на-кось колдуна, да и забори его!
Тут неожиданно вступился Тихомир. Закричал, задрав бороду:
— А чё это у нас, измельчал народ, а? Помню, как степняков гоняли, хватало у нас смельчаков. И стар и млад шли на бой честной, царя своего да землю родную не предавали, так и забороли мы иго тёмное! Все шли, никто отговорок не искал, тем и сильны были!
Люди вроде ненадолго воспряли духом, но, конечно, тут же нашлись и те, кто сказал, что сравнивать нечего, и с земли их никто не гонит. Да и как стал Казимир советником, вроде и живут не шибко худо, так была охота встревать неясно во что, живота не жалея!
— А мы у вас ничего и не просим, — сказал Василий. — Ничего! Нам нужны свидетели, а не помощники.
Однако многие засомневались. Сказали, мало ли что тут случится, вот царь Борис ещё решит, что мятеж, да и накажет причастных и непричастных. А у них дети, да старики, да самим ещё пожить охота…
Так и вышло, что утром разошлись почти все работники. Кто посмелей, те остались, а кое-кто из ушедших обещал вернуться и прихватить друзей покрепче, но кто же знал, вернутся ли?
Завид так рассердился, что в эту ночь спал неизвестно где, к Василию не пришёл. Василий и сам огорчился: надеялся, что обо всём расскажет честно и люди поддержат, ведь вот и с работой они помогли — а они, оказалось, работали только ради зачарованных сетей и кладов. Плевать им было и на Перловку, и на Мудрика, и на то, кто у власти…
Василий долго вертелся без сна, а потом решил, что всё сделал правильно: дал людям выбор, и они сами определили, что для них важнее. И потом, кто-то же
