– Но нам-то зачем ведьмин кувшин понадобился? Вроде бы здесь нет никаких… Да никто из нас и не проклят.
– Вот и пусть отпугнет тех, кому захочется нас проклясть.
Дэниел наклонился, стаскивая с себя сапоги, и пробормотал:
– Что-то нам раньше такой защиты не требовалось.
– А раньше здесь столько всякого зла и не водилось. И, пожалуй, новый магистрат правильно нас предупреждает, сынок: зла следует опасаться. Ведь, по правде говоря, и бедняжка Филлис погибла из-за того, что поддалась искушению злых сил. А теперь вот и Сэм Финч пропадает – говорят, его проклял тот дьяволенок с чумного холма. А ты знаешь, что на прошлой неделе сынок Робинсона ни с того ни с сего оказался в лесу, хотя ему следовало отцу с ловлей рыбы помогать? Отец-то его, конечно, поколотил, как полагается, и парнишка признался, что его увел в лес некий демон в обличье зайца, и сперва этот демон долго его искушал, а потом пообещал, что проклянет и его самого, и всю его семью, если он ему не подчинится.
Дэниел, слушая отца, смотрел на бесконечные поля, пересеченные зелеными изгородями, над которыми уже загорались первые, весело подмигивавшие ему звезды. Потом сунул руку в карман, нащупал подаренный Сарой камень и в очередной раз подивился, сколь сильную защиту дает ему этот обычный с виду камешек с дыркой.
– Нет, я ничего об этом не слышал, – сказал он.
– А надо бы теперь повнимательней к людям прислушиваться, сынок. То и дело ухо к земле прикладывать. Придется обращать внимание и на все, о чем в деревне шепчутся. Робинсон-то, как только сын ему все рассказал, сразу его к магистрату Райту потащил; тот ведь записи ведет, все подобные события подробно описывает, чтобы можно было выследить, откуда зло берется и каким образом множится, а заодно и всяких там папистов и ведьм обнаружить. Что с нами станется, коли и мы падем жертвой колдовства или проклятия? Если урожай сена да зерна нехорош будет, так мы скотину с приходом зимы терять начнем, а там и голод наступит. Нет уж, я обязан в первую очередь свою ферму защитить, а также всех, кто на ней трудится!
Оба помолчали.
– А я думал, что ведьмины кувшины сильней всего действуют, если их в землю закопать. Или… или сжечь, – сказал Дэниел.
Отец, отворив дверь, указал ему на кувшин:
– Ну, этот у нас самый сильный из всех. Да и магистрату его здесь легче всего увидеть и в нашей невиновности перед Господом удостовериться.
Заплатит своей плотью и кровью
Дверь открывается, Бетт бросает что-то мне на кровать и нарушает мои мечты о жизни с Дэниелом. О той жизни, в которой я вскоре стану его женой.
– Что это? – спрашиваю я.
– Мое лучшее воскресное платье.
– А зачем ты его мне принесла?
– Чтобы в церковь сходить.
Я сажусь, подтягиваю к груди одеяло и говорю:
– Нет, церковь – это не для меня.
– Теперь и для тебя тоже. Учти: магистрат не дремлет.
– Но никто же не спрашивает, хожу ли я в воскресную…
– Теперь спросят. Так что давай, появись в церкви вместе со всеми остальными.
И Бетт уходит, тихо затворив за собой дверь, а я начинаю рассматривать одежду, которую она мне принесла. Чепец примерно такой же, как и тот, что уже у меня есть, но на нем очень красивая вышивка: черные шелковые листья падуба. Их даже потрогать приятно. Я о такой замечательной вещи никогда даже не мечтала.
* * *
Гэбриел всю дорогу от меня не отходит, причем шагает так близко, что я чувствую в теплом воздухе запах его кожи.
– Ты ко мне поближе держись, малышка, – говорит он. – Я однажды видел, как эта молодая ведьма с чумного холма тут слонялась вместе со своей сестренкой, тоже тот еще дьяволенок. Обе только и ждали, чтобы на любого прохожего проклятие наслать. Знаешь ведь, что эта девка со мной сделала, только я ей не по зубам оказался, любое ее проклятие выдержу. Я и тебя в обиду не дам.
Краем глаза я снова вижу знакомую тень. Сейчас мне даже жаль, что мама тогда дала этому Гэбриелу мазь, чтобы он свои язвы вылечил. Небось поумерил бы свою спесь, если б они у него и до сих пор не прошли. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и даже щеку изнутри прикусываю; мне нужно взять себя в руки, иначе мой гнев возьмет надо мной власть и тот дьявольский пес сразу станет сильнее меня.
Я со смехом возражаю Гэбриелу, хотя мой смех и кажется колючим от ненависти:
– Вряд ли мне нужна защита от какой-то девчонки и ребенка.
– Так ведь девчонки-то не обычные! Из них дьявольская магия так и прет. Говорю тебе, они любому зло причинить готовы, особенно тому, кто в церковь идет. Ты ее хоть раз видела, эту молодую ведьму? Волосищи дикие, глазищи так и светятся – да в ней и земного-то ничего нет!
Глухое рычание раздается где-то глубоко внутри меня, отдаваясь, кажется, даже в костях. Я до боли прикусываю щеку, и рот мой наполняется кровью. Сглотнув, я останавливаюсь и, глядя Гэбриелу прямо в глаза, спрашиваю:
– А может, им только и нужно было, что капельку доброты?
Он вздрагивает и, прищурившись, вглядывается мне в лицо. Сердце мое начинает бешено биться – вряд ли стоило произносить почти те же самые слова, которые тогда произнесла Энни. И смотреть на него в упор тоже не стоило, он ведь по глазам мог меня узнать, в них и сейчас светится тот же бешеный гнев. Но я больше не в силах сдерживаться и притворяться покорной овцой перед этим скотом.
А он, встряхнувшись и словно сбросив с плеч некую тяжесть, говорит мне с улыбкой:
– Ты, девочка, в своей невинности даже и вообразить-то не можешь, каково их истинное нутро. Да ладно, не тревожься, тебе и думать об этом не нужно, уж я позабочусь, чтобы никто из этой дьявольской семейки к тебе и близко не подошел. Я вот соберусь с силами, да и поднимусь на чумной холм, а потом сам эту ведьму к магистрату отведу и с удовольствием потом посмотрю, как она на веревке болтаться будет.
Я нарочно чуть опережаю Гэбриела, уже с трудом подавляя рвущееся наружу рычание моего пса, который, пожалуй, вскоре будет сильнее меня. Перед глазами, стоит мне их закрыть, вспыхивает ослепительный свет, а когда мы подходим к церкви, голова у меня уже раскалывается от боли. Церковь очень красива на фоне ярко-синего неба, перед ней высится огромный дуб, и это зрелище утишает ярость и пробуждает в моей душе долгожданное ощущение покоя.
Церковный портал поверху украшен резными каменными изображениями какого-то существа, которое я не могу распознать; у него широко открытый рот, а лицо обрамлено торчащими во все стороны волосами. Видимо, это существо должно внушать страх, а также восхищение его Создателем, ибо Господь имеет под своим началом великое множество самых различных могущественных тварей. Но я все же не чувствую ничего, кроме мира и покоя, и с радостью вхожу в полумрак церкви, где царит приглушенный шум, ибо большинство прихожан уже собрались. Я буду просто счастлива, если мне удастся подавить свой безудержный гнев, остановить ту темную силу, что вот-вот мной овладеет.
