Господи, я так этого хочу! Но как не думать о маме, о Джоне, об Энни, как оставить их здесь? Нет, это мне не под силу, это просто невозможно – взять и уехать без них!
– Но… я не могу. Моя семья…
Он колеблется лишь мгновение.
– Они же приедут. Обязательно. Как только мы найдем работу, так сразу же позовем их к себе. И когда-нибудь у нас непременно будет свой собственный домик. И ты будешь печь хлеб…
– И мы будем есть медовую коврижку, – подхватываю я.
И даже сейчас, хотя нам есть от чего прийти в отчаяние, мы смеемся, и Дэниел притягивает меня к себе и целует в макушку, а потом говорит:
– Да ты и ради одной коврижки сбежать готова! А меня так, в придачу прихватишь.
Я только плечами пожимаю.
– Даже не думай отрицать, – смеется он.
– Я… и не думаю.
Он улыбается, качает головой:
– Долго же ты меня за нос водила! Ну, теперь-то все с тобой ясно.
Он так легко это говорит, что на мгновение мечта о собственном очаге и медовой коврижке, мечта о долгой жизни с Дэниелом кажется мне вполне осуществимой. Надежда вновь расправляет крылья в моей душе.
– А куда мы могли бы поехать? – спрашиваю я.
Дэниел вздыхает, разводит руками:
– Не знаю. Но, мне кажется, работу мы найти сможем, ведь кое-какие умения у нас обоих имеются. Нельзя же сидеть здесь и ждать, чтобы нас прикончили. Возможно, какое-то время нам придется странствовать в поисках работы. Возможно, придется соглашаться на все, что предложат, и на любое жилье, какое найдется.
– Но тогда эту ферму ты потеряешь.
– Не имеет значения.
– Но как же твоя семья?
Он только головой качает.
– Значит, наш план остается в силе? – спрашиваю я.
Он наклоняется, быстро меня целует и говорит:
– Да. Конечно же, он остается в силе! Но для начала мы должны обвенчаться.
* * *
До сих пор я еще ни разу не переступала порог церкви. Цветные осколки света, падая сквозь витражное окно за спиной Сета, разбиваются о пыльный пол. Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на том, что говорит Сет, но меня отвлекает запах, который кажется мне знакомым. Ну да, я не раз чувствовала его на ферме – так пахнут зажженные восковые свечи; здесь горит множество свечей, хотя снаружи вовсю светит солнце, и там, снаружи, тепло, а здесь от стен и от пола тянет леденящим холодом.
– Мы ни за что не расстанемся, – снова говорит Дэниел и смотрит на меня.
– Если бы я мог, я постарался бы убедить вас в обратном. – Сет говорит медленно, словно тяжелые валуны ворочает. В руках у него книга в кожаном переплете, и я знаю, что это, должно быть, Библия.
– Но ты не можешь убедить нас в обратном, – говорю я. – Зато можешь нам помочь, если, конечно, захочешь.
Сет пребывает в сомнении, покусывая губу. Потом говорит:
– Если найдется хоть какой-то способ возместить тот ущерб, который я наношу, одобряя вашу любовь и давая вам основания надеяться, но тем самым и подвергая вас опасности, то я…
– Мы уезжаем из этих мест, – прерываю его я.
– И до отъезда должны быть обвенчаны, – говорит Дэниел.
Сет смотрит на наши стиснутые руки.
– Куда же вы направитесь? – спрашивает он.
– Мы пока еще не знаем, – честно признаюсь я.
Он подходит к деревянной кафедре в передней части церкви, поднимается на нее и говорит:
– В таком случае я, возможно, сумею вам немного помочь. Сделаю хоть одно доброе дело. Может быть, вам и нелегко придется, но вы, я вижу, решились. – Он кладет Библию и начинает перелистывать страницы, пока не находит ту запись, которая ему нужна. Мы с Дэниелом молча переглядываемся. Я лишь с огромным трудом сдерживаюсь; мне хочется крикнуть, чтобы Сет перестал тянуть время и поскорее занялся делом. Наконец он поднимает голову и говорит: – Я знаю одну семью. Они живут довольно далеко отсюда и, мне кажется, могли бы вам помочь. Они фермеры. Их постигло ужасное горе – они потеряли своих детей, а я, как мог, постарался их утешить. Возможно, если я попрошу за вас, они позволят вам не только работать на их земле, но и жить с ними в одном доме, где до сих пор звучит эхо их умолкнувшей радости.
Дэниел стискивает мою руку.
– Ох, святой отец, мы были бы так вам благодарны!
Сет слегка улыбается:
– В таком случае я сегодня же пошлю им весточку. И останется лишь немного подождать. Я сразу же сообщу вам, как только получу ответ. И обещаю: еще до отъезда вы станете мужем и женой.
Когда мы выходим из церкви, Дэниел, оглянувшись и убедившись, что рядом никого нет, обнимает меня и кружит, кружит, так что мои башмаки даже травы почти не касаются.
Я обеими руками придерживаю чепец, смеюсь и приговариваю:
– Хватит, сумасшедший!
– Скоро мы с тобой будем вместе! И все у нас получится! У нас будут и дом, и ферма, и ты, – он ласково проводит пальцем мне по лбу, по носу, по губам, – будешь моей женой, а я – твоим мужем.
* * *
Ни слова о Молли я так ему и не сказала. И не скажу. Ибо я чувствую, что от этого зависит равновесие всего на свете; ибо, пока ее тайна как бы зашита у меня во рту, и моя тайна останется похороненной в ее сердце. Никогда мы с ней не сможем назвать друг друга подругами, и все же нас накрепко связали те хрупкие нити, которые мы обе сегодня обнажили друг перед другом.
Невиновность
Скошенные луга выгорели под солнцем, хлеб в полях созрел, пора косить, молотить – началась бесконечная августовская страда, когда встаешь на заре и работаешь дотемна. Соломенная шляпа слабо защищает от палящего солнца, плечи Дэниела и шея сзади уже сожжены до волдырей, поскольку он целыми днями махал в поле косой, страдая от непрерывных укусов насекомых и едкого пота, которым пропиталась вся его одежда. Он часто думал о той новой жизни, которая вот-вот должна была начаться, и пытался представить себе, каково это будет – жить и работать где-то в другом месте, расставшись со всем тем, что он знает с рождения. Думал иногда с тревогой, а иногда с восторгом. Ничего, скоро он каждую ночь будет спать в объятиях Сары, своей жены. Они оба считали дни, украдкой обмениваясь улыбками и взглядами и ожидая вестей от преподобного Уолша.
Когда Дэниел, разгоряченный, измученный и грязный, вернулся с поля домой, то увидел, что на пороге стоит кувшин с водой.
Он прекрасно знал, для чего он там поставлен, но все же спросил осипшим голосом:
– Это еще что такое?
Отец смущенно кашлянул, но посмотрел ему прямо в глаза:
– Ты сам знаешь, что это такое. – Отец потопал ногами, отряхивая пыль с сапог.
