Сережа перевел мне с немецкого терезинские конспекты Эрны: «Позитивную педагогику», «Комплекс неполноценности», «Страх преодоления», «Индивидуальную психологию д-ра А. Адлера», «Влияние Терезина на психику нормального ребенка», «Психические расстройства», «Подростки, лишенные опеки, и трудовое воспитание» и «Психологию новорожденного». Все эти темы освещены в книгах Эрны.
«Ребенок дышит, кричит (способность к молчанию наступает только потом), заметны рефлексы хватания и Моро-рефлексы (атавизмы), он сосет, кашляет, чихает, глаз реагирует на изменения света, ухо довольно восприимчиво, слух развит лучше, чем у взрослого, обоняние развито сильней, чем у взрослого, он чувствует вкус, способен осуществлять ритмичное мускульное движение (дрыганье ногами, мимика)».
«Психология новорожденного»… Дети кричали, у них обоняние развито сильней. Молчание наступило только потом.
Заскрежетали стулья. Их вставляли друг в друга и куда-то несли. Кафе закрывается?
«Не волнуйтесь, мэм, мы готовимся к джем-сейшену».
* * *
До ноября 2001 года Эрна была для меня неприступной скалой. А тут я вдруг отважилась и позвонила ей. Пригласила на открытие выставки Фридл в Атланте. Она ответила, что рассмотрит мое предложение и, возможно, примет его. Жить ей осталось недолго, так что терять нечего. «Похоже, вы страдаете нарушением сна, — в ее голосе звучал смех, и я увидела перед собой ее улыбчивую фотографию. — По моим часам в Иерусалиме два часа ночи».
В назначенное время мы с моим другом, кинооператором Фимой, стояли в аэропорту Атланты у табло прилетов. Узнав, что Эрна прибудет на выставку, Эдит Крамер тоже решила прилететь. Ее самолет из Нью-Йорка приземлялся на сорок минут позже Кливлендского. Эрна оказалась красивой, высокой, чуть сутулой дамой с обворожительной улыбкой. Услышав, что мы с Фимой говорим между собой по-русски, она и вовсе растаяла: «Я знаю по-русски, кто-то из моей семьи из Одесса». Боба, мужа Эрны, привезли на коляске. Притопала розовощекая Эдит — с рюкзачком и ярко-синей палкой. В Париже она сломала ногу, и тамошние эстеты подобрали ей палку под цвет «сентябрьского неба в полдень». Живя в Америке, Эдит с Эрной встретились лишь однажды на какой-то конференции в 1972 году. Вскоре после того как Эрна написала рецензию на книгу Эдит «Арт-терапия с детьми».
Эрна Фурман (Поппер), 1988. Архив Е. Макаровой.
Где эта рецензия? В директории «Эдит Крамер» нет… В «Эрне Фурман» — нет. Меня охватила паника. В такие моменты помогает вино, я заказала бокал, выпила, и искомое нашлось.
«Уважаемая мисс Крамер! …В мае прошлого года журнал Psychoanalytic Quarterly попросил меня написать рецензию на Вашу книгу… Я неохотно согласилась, поскольку была занята, однако соблазнилась идеей занятий искусством с детьми. …Когда же взялась за книгу, я была глубоко взволнована ее эстетикой и правдой, а также ощущением, что все это мне знакомо. Наконец я поняла, каким образом мне это „знакомо“. Через Фридл Дикер-Брандейс. И это повлекло за собой воспоминания о времени, проведенном с ней. Затем я стала читать дальше и дошла до места, где Вы описываете Вашу с ней связь, и я была вне себя от радости и, должна признаться, от волнения.
После окончания войны я не встречала никого, кто знал бы Фридл или знал о ее работе или работал, как она, — и поэтому я никогда никому не рассказывала, как много она для меня значит. В юности я провела почти три года в Терезине, одна, вся моя семья была убита.
Я всегда любила рисовать и была очень рада, когда получила от кого-то сообщение, что Фридл собирается проводить художественные занятия в группе. Это было как раз в моем детском доме (я работала вожатой), в занятиях приняло участие много детей разного возраста. Мы встречались раз в неделю в течение долгого времени, и каждый урок был замечательным, после него возникало чувство, что жить все-таки стоит. Фридл научила меня гораздо большему, чем искусство (хотя она учила меня и искусству), — тому, что я храню как особое сокровище. Но она также помогла мне разобраться с помощью искусства с теми проблемами, которые я переживала наедине с собой и своим лагерным опытом, она помогла мне тем, что была добрым и вдумчивым человеком, эта ее особенность была чем-то невероятным в той среде. Я не знаю, что с ней произошло. Знаю, что мои рисунки были среди тех, которые выставлялись после войны, некоторые до сих пор хранятся у меня. Мне становится горько при одной мысли о том, что я не имела возможности сказать ей, как много она для меня значит и насколько важна моя связь с ней и в некотором отношении — моя идентификация с ней. Мне и сейчас нелегко об этом говорить.
Особое спасибо и за Вашу книгу и за то, что она пробудила во мне. Излишне упоминать, что, когда я согласилась написать рецензию, я не рассчитывала на такую эмоциональную встряску, но она того стоила».
А ведь в 1972 году несложно было узнать, что произошло с Фридл…
В Атланту Эрна привезла два альбома с рисунками, выполненными ею на занятиях с Фридл, и я впервые смогла увидеть, как строился курс обучения. Бесценные альбомы крошились в руках. В столь же плачевном состоянии были конспекты лекций. «Ну и что, — сказала она, — все умирает, я тоже умру». Повезло лишь календарям с ежедневными записями событий культурной жизни, смертей, транспортов и попыток самоанализа. Они были из добротной бумаги, и я рискнула снять с них ксерокс.
Позже мы с Сережей насчитали, что за два с половиной года юная Эрна посетила в Терезине шестьсот двадцать одно культурное мероприятие, включая уроки, лекции, семинары и практические занятия. На первом месте — уроки русского (92), затем следуют занятия психологией и педагогикой (83), графологией (64), искусством (56), экономикой (49) и латынью (48), а также английским, французским, физикой, математикой, правом, музыкой и физкультурой. В лагере она прочла сто сорок семь книг на чешском, немецком, русском, английском и французском языках — художественную прозу и поэзию: Гете, Роллана, Золя, Пушкина, Тургенева («Записки охотника» отмечены дважды), Л. Толстого, Маяковского, Твена, Моруа, Немцову и пр., а также книги по философии, психологии и религии. Кроме того, она посетила двести культурных мероприятий, половина из них приходится на лето 1944 года. В 1943 году она четырежды ходила на «Фауста» (представление игралось частями), а в 1944‐м дважды слушала «Реквием» Верди, посещала концерты пианистов Гидеона Кляйна[51], Бернарда Каффа[52], Эдит Штайнер-Краус и Алисы Зоммер-Герц.
