Другая проблема была в Новгороде, который считался теперь под шведским королем. Прежний король Карл Девятый умер, а его наследник послал своего брата в Выборг, чтобы решить, как дальше быть с новгородскими землями. Шведы сердились, что из новгородских земель отъезжают люди в Москву, то есть к «вору». По всем законам новгородские земли были теперь шведскими землями. Шведский фельдмаршал приехал в Новгород и объявил:
«Его королевское величество хочет Новгородского государства всяким людям, безо всякого льстивого отсрочения и отбегания, сполна и окончательно мысль свою откровенно объявить: хотите ль вы его королевское величество и его королевских наследников своими прямыми государями и королями иметь и почитать, его королевскому величеству и им прямую покорную верность и послушание свое оказать, присоединиться к шведской короне не как порабощенные, но как особенное государство, подобно тому как Литовское государство соединено с Польским королевством? Королевское величество соизволил, чтоб вы ему и его наследникам, как великому князю Новгородского государства, непременно крест целовали, и если вседержитель бог подаст его королевскому величеству более одного сына, то одному из них быть государем и великим князем на Новгородском государстве; если же Бог даст королю только одного наследника, то вы ему и его наследникам таким же образом должны крест целовать, как и нынешнему королю целуете. А если вы при своем упрямстве останетесь и короля не послушаетесь, то знайте: так как королевское величество Новгород мечом взял, когда вы ни под каким прямым государем и властию не были, и вас против ваших недругов оборонял, то он имеет право Новгородское государство за собою и за своими наследниками навеки удержать. Так как вы поддались под оборону его королевского величества и короны шведской, то вам надобно решить, как быть к московским людям, друзьями или врагами, потому что к двоим государям вам вдруг прилепиться нельзя; королевское величество хочет знать, что ему делать».
Новгородцы были в панике. Они не знали, что делать. Новая присяга была вызвана тем, что королевич Филипп отказался от новгородского престола. Новгородцы же хотели Филиппа и заключенного прежде договора.
«А мы, всяких чинов люди Новгородского государства, по своему крестному целованию и утвержденным записям, во всем стояли крепко и вперед также стоять хотим за государя своего королевича непоколебимо и отдали на подмогу немецким людям все до последней деньги, оттого стали в конечной скудости и многие разбежались розно; а что для нашего греха государь наш королевич в Новгородское государство походу своего не пожаловал, не учинил, и в том воля его пресветлейшества, где он, великий государь наш, в своей отчине произволит быть, только мы, холопы его, по своему крестному целованию, его пресветлейшества держимся и служить хотим верно», – говорили они с обидой. Реальность шведского управления стала такой реальной, что новгородцы вспомнили о своем православии и просили дозволения снестись с боярами из Москвы. Фельдмаршал разрешил. Но послы поехали не совещаться, кого из шведов выбрать, они сразу пали в ноги Михаилу и просили помощи и прощения, что невольно целовали крест шведскому королю. Назад они привезли две грамоты: в одной бояре ругали новгородцев за измену, в другой, тайной, царь милостиво прощал их за грехи. Скоро тайна стала общеизвестной, и послов подвергли правежу. Начались военные действия между Швецией и Москвой. Они не были значительными, король хорошо понимал, что воевать одновременно с Польшей и Москвой выше его сил. Поэтому шведская проблема завершилась в 1617 году Столбовским миром с Москвой. Договор был такой: в царскую сторону – Новгород, Руса, Порхов, Гдов, Ладога со всем уездом и Су мерекая волость; в королевскую сторону – Иван-город, Ямы, Копорье, Орешек со всем уездом и 20 000 рублей денег; Гдов, Ладога и Сумерская волость останутся за шведами до тех пор, пока города размежуют и государи закрепят договор крестным целованьем. Новгород вернулся в московское государство.
Пришлось решать и польский вопрос. Поляки вполне справедливо считали Михаила узурпатором власти, так что предстояли долгие приграничные стычки и очистка русских областей от закрепившихся там польских отрядов. Впрочем, в самой Польше было очень неспокойно, это помогало урегулировать «королевский вопрос» в пользу Москвы. Для Михаила решение этого вопроса было личным делом – там, в Варшаве, под надзором Льва Сапеги жил его отец Филарет, откомандированный боярами просить в цари Владислава. Ситуация была анекдотическая. Когда до Филарета допустили послов из Москвы, тот прямо их обвинил:
«Не гораздо вы сделали, послали меня от всего Московского Российского государства с наказом к Жигимонту королю прошать сына его Владислава королевича на Московское государство государем; я и до сих пор делаю во всем вправду, а после меня обрали на Московское государство государем сына моего, Михаила Федоровича; и вы в том передо мною неправы; если уже вы хотели выбирать на Московское государство государя, то можно было и кроме моего сына, а вы это теперь сделали без моего ведома». На что ему отвечали послы, что «царственное дело ни за чем не останавливается». Сапега добавил, что посадили его Мишеньку на престол казаки, то есть что он не избран всем народом. Тут послы обиделись и стали говорить про Собор. А Филарет стал бить на жалость, объясняя, как Борис извел его семейство. Польская сторона тут же подыграла, что нужно вернуть престол законному королевичу Владиславу, а Филарета при нем поставят патриархом, Михаилу дадут высокое боярское звание, пусть только откажется быть царем добровольно. Тут возмутился посол из Москвы: «Ты, пан, – обратился он к Сапеге, – говоришь слово похвальное (хвастливое), а мы надеемся на милость божию да на великого государя Михаила Федоровича, на его государское счастье, дородство и храбрость, и на премудрый разум надежны: ныне во всех его государствах мир, покой и тишина, все люди ему, великому государю, служат и радеют единодушно, и будем стоять против Владислава, вашего королевича, и против всех вас».
Сапега упирался: мол, вся земля Владиславу крест целовала. Он пытался уговорить панов послать на Москву новое войско, паны отказали. Филарет, узнав вдруг, что его сын стал царем, тоже стал несговорчив и больше грамот в Москву не писал. Так что послам даже не разрешили с ним проститься. Наконец, в 1615 году начались переговоры. Тянулись они долго и трудно. На посольских съездах ругались до хрипоты. Поляки говорили:
«Если вы упрямством будете стоять, то и мы всем государством начнем крепко стоять; король и королевич, сославшись с великими государями, перед послами их произведут суд над Филаретом митрополитом и, уличивши его листами патриарховыми, живым Шейным и другими многими свидетельствами, людьми и грамотами, что он всему Московскому государству и прирожденному истинному государю своему Владиславу неправду и измену явную учинил, и под ним сыну своему Михаилу государства Московского неправдою подыскивал, по тем его делам над ним и покончат, а против сына его с войском к столице королевич Владислав поспешит».
А русские отвечали:
«Если бы митрополит Филарет государства сыну своему подыскивал, то в то время, как мы, бояре, с гетманом Жолкевским договаривались, он бы дело портил и на то не производил, потому что он был тогда в Москве самою большою властью под патриархом, а братья его и племянники – бояре большие же, и в послах к государю вашему он бы не пошел и сына своего в Москве с вашими людьми не оставил».
