Глава 1. Происхождение славян
Истоки
Славянская речь – когда зазвучала она? Еще во второй половине XIX в. славяне считались относительно «молодым» этносом, и ученые сомневались в самой возможности говорить о славянской истории до Рождества Христова. Но народы – не барышни, седина и морщины для них желанны. И век XX ознаменовался головокружительным углублением датировок ранней славянской истории. Оказалось, что и в дохристианскую эпоху она может измеряться тысячелетиями, ибо в языке, культуре, религиозных представлениях славян явственно проступает очень древний индоевропейский пласт.
Индоевропейская языковая семья возникла в 4–5-м тысячелетиях до н. э., то есть в начале медного века. Часть входивших в нее языков исчезла еще в античную эпоху – хетто-лувийские, италийские, тохарские, фракийский, фригийский, иллирийский и венетский; другие существуют и поныне – индийские, иранские, германские, романские, кельтские, славянские, балтские, греческий, армянский, албанский языки. Прародина индоевропейцев до сих пор не найдена, хотя на обширных пространствах между Атлантическим побережьем Европы и верховьями Енисея уже не осталось, кажется, клочка земли, в который бы в свое время не ткнул указующий перст науки: Испания, Балканы, Малая Азия, Армения, северная Гиперборея, алтайские и оренбургские степи… Не вполне ясно даже, в какой части света сложилась индоевропейская общность – в Европе или Азии.
Так, значит, славянство отковалось на наковальне медного века? Едва ли. Кто возьмет на себя смелость, ухватив одно звено непрерывной цепи поколений, провозгласить, что все началось с него? Индоевропейская общность в историческом смысле – не исходная точка, а завершающая стадия длительного процесса этнического сплочения и относительной культурно-языковой нивелировки входивших в нее племен и народностей. Невозможно вывести славян путем сложения двух этносов или, наоборот, выделить их из более обширной, полиэтнической общности. Славяне есть славяне, как прозорливо заметил патриарх славянской филологии аббат И. Добровский (1784–1829). Развитие славянства в рамках индоевропейской языковой семьи символически лучше всего выражает не устаревший образ «древа языков», а более соответствующий реальности «куст».
Иными словами, славянский язык и славянский этнос – вполне самобытное и уникальное историческое явление, с собственными корнями, уходящими в непроницаемую тьму времен. В известном смысле говорить о появлении или возникновении славянства можно лишь условно. История – бездонный колодец; напрасны наши попытки зачерпнуть с самого его дна. Мы даже вряд ли способны представить себе, что означает понятие «начало» по отношению к такому сложному процессу, как самоопределение этноса и его языка; образ вавилонского разделения языков и народов – по-прежнему едва ли не высшее наше достижение в этой области знания. Одинаково нелепо утверждать, что славяне «были всегда» или что они «появились тогда-то». Для историка вопрос начальной славянской истории заключается, собственно, не в том, когда она началась, а в том, откуда мы можем ее начать, исходя из имеющихся на сей день исторических, археологических, антропологических и лингвистических данных.
Первые шаги по Европе
История застает славян в Европе в числе других индоевропейских племен, которые на рубеже 4–5-го тысячелетий до н. э. заселили эти древние земли, хранящие в своих недрах человеческие останки и предметы быта многих эпох и культур.
Первоначально индоевропейцы теснились на европейских окраинах – в Испании и на Балканах, в степях между Волгой и Доном. Жили оседло, мотыжили землю, разводили скот, охотились… Все изменилось, когда в конце 4-го – начале 3-го тысячелетия до н. э. они изобрели колесо. С этого времени их взоры обратились на север – туда, где за голубой каймой бескрайних лесов лежали неизведанные земли. Возможно, именно тогда стали складываться легенды о стране «блаженных гипербореев», в которой жизнь протекает счастливо и привольно…
Отправиться на поиски новых мест обитания было в ту эпоху делом далеко не обыденным. Это означало не только подвергнуться всевозможным лишениям в пути и подставить свою грудь под копья и стрелы разъяренных вторжением туземцев. Чужая земля таила в себе гораздо большую опасность. В ней гнездились враждебные духи и боги, грозившие погубить любого пришельца, который осмелился бы переступить границу своей общины, охраняемую духами предков-покровителей. Изгнать или умилостивить иноплеменные божества было неизмеримо труднее, чем одолеть сопротивление чужаков. Сознание людей, которые в ту эпоху отваживались сняться с насиженных мест, можно без преувеличения назвать героическим – они бросали вызов земле и небу, людям и богам.
Первыми в речные долины Рейна, Эльбы, Одера, Вислы, Днестра и Буга устремились земледельцы с равнин среднего и нижнего Дуная. Эта волна индоевропейского переселения и выбросила славян на центрально– и восточноевропейские земли.
Доиндоевропейским, аборигенным населением Европы были племена охотников и рыболовов. Они жили здесь, по крайней мере, со времен позднего палеолита, постепенно продвигаясь на север и северо-восток буквально по следам отступавшего ледника. Об их этнической принадлежности нам ничего не известно, но, скорее всего, это были разные в языковом и племенном отношении народы – пеласги, баски, лигуры, лапоны и др. Некоторые из них были уничтожены индоевропейцами, другие ассимилированы, третьи, жившие в основном на окраинах Европы, сумели сохранить свое этнографическое своеобразие до наших дней.
Оседая на приглянувшихся землях, пришельцы вновь превращались в земледельцев. Если принять во внимание непроходимость лесных чащоб и плотность травяного покрова тогдашних европейских земель, то можно представить, ценой какого неимоверного труда переселенцы обживали новые места. Колонизация сопровождалась неизбежным экономическим и техническим упадком, поэтому медь и бронза пришли в Центральную и Восточную Европу с некоторым опозданием.
В эту эпоху уже различимы первые этнические и культурные контакты славян со своими соседями. В Судетах, на западных склонах Карпат и на Эльбе бывшие дунайские земледельцы смешивались с другими индоевропейскими племенами, шедшими им навстречу с запада. Это были выходцы из Испании, где в то время процветало меднорудное производство. Не исключено, что их восточная группировка в районе среднего Подунавья была ассимилирована славянами. Племена испанских металлургов снабжали медными изделиями половину Европы и некоторые острова Средиземноморья. Однако культурное первенство принадлежало не им.
Первое степное нашествие
На протяжении довольно долгого исторического периода кочевые, скотоводческие народы решительно преобладали в экономическом и культурном отношениях над племенами, жившими примитивным земледелием. Известный английский историк А. Дж. Тойнби (1889–1975) объяснял это превосходство тем, что приручение животного требует больших интеллектуальных усилий, чем выращивание злака, хотя труд земледельца, конечно, ничуть не менее, а возможно, и более тяжел, чем занятие скотоводством. Однако именно кочевое животноводство, не знавшее таких климатических рисков, как земледелие, и не требовавшее значительных людских и иных ресурсов, на ранних этапах развития общества было наиболее прибыльным способом производства. Не случайно в языке многих народов отразилась связь представлений о богатстве и о скоте. Старое нижненемецкое слово naut обозначает «теленок» и «деньги», фризское sket – «скот» и «деньги». Готское faihu, англосакское feoh, нортумберлендское feh и соответствующие выражения во всех остальных германских наречиях употребляются в значении «скот», «состояние», «деньги» и т. п. В арабском языке понятия «скот» и «деньги» тоже родственны[1]. У славян слово «скот» также использовалось в значении «деньги» и вообще «богатство» (в Древней Руси «скотница» означала «казна»).
