Фокус в том, что ты одновременно и участник, и зритель.
…Чем больше людей ты узнаешь, чем больше поступков совершишь и чем больше событий с тобой произойдет, тем богаче станет твоя душа. Даже если эти люди, поступки и события окажутся неприятными и не принесут тебе радости. Это и есть жизнь…
* * *
Эмос заложил страницу закладкой, чтобы не забыть этот отрывок из романа Эдны Фербер[176] «Такой большой». Он не смог принять последний вздох Сперанцы и не услышал его последних слов, но хотя бы знал, какие слова тот читал перед самым уходом, и это немного утешило Эмоса. Он преклонил колени перед телом Сперанцы и обратился к Господу с просьбой принять душу доброго человека, завершившего свой земной путь.
В дверях появилась Эва. Она опустилась на колени рядом с мужем и присоединилась к молитве.
В тот же день Эмос вырыл могилу в поле за фермой, как того требовал еврейский обычай. Эва и дети устилали влажную черную землю ветками кипариса, пока свежая зелень полностью не покрыла холмик.
Эмос установил сверху камень, надпись на котором вырезал сам, и поднял глаза к небу:
– Синьор, я, конечно, не мастер, но, надеюсь, вам понравится.
РОМЕО СПЕРАНЦА
МУЖ АНЬЕЗЕ
ОГРАНЩИК ИЗ ВЕНЕЦИИ
1889–1956
37
ВиареджоНаши дни
Анина катила коляску с сидящей в ней Матильдой по набережной, дощатый настил поскрипывал под колесами. Олимпио шел рядом. Их обдувал легкий морской бриз, а солнце уже вовсю согревало городок мандариновыми лучами.
– Мне кажется, за всю мою жизнь море и небо ни разу не выглядели одинаково, – заметила Матильда. – В них всегда есть что-то новое.
– Тебе точно не холодно? – заботливо спросил Олимпио.
– На мне сейчас столько одеял, мама даже кадки с тестом для пасхального хлеба так не укутывала. – Воспоминания о том, как замешивали тесто, раскладывали его по кадкам, накрывали пергаментной бумагой и несколькими одеялами, а потом оставляли подходить на залитом солнцем окне, в сознании Матильды были неотделимы от воспоминаний о Доменике. – Мне до сих пор не хватает мамы. Удивительно, правда? Ты столько всего забываешь, но свою мать никогда.
– Возможно, только ее и нужно помнить, – тихо произнес Олимпио, вспоминая собственную мать, Марианну.
– А я нравилась твоей матери? Сейчас-то уже можешь сказать правду, ее давно нет, – решила поддразнить мужа Матильда.
– Мама считала тебя замечательной девушкой. – Олимпио погладил жену по волосам. – Чересчур прямолинейной, конечно, но она ценила твою честность. В большинстве случаев.
– Да уж, не сомневаюсь.
– Nonna, хочешь попить?
– Анина, прошу тебя, я уже скоро лопну.
Анина нахмурилась, и Матильда сразу сменила тон:
– Но все это явно идет на пользу. Мне становится лучше.
– Как думаешь, ты будешь готова к путешествию? – оживилась Анина.
– Все может быть. – Матильда подмигнула внучке. – Куда ты хочешь поехать?
– Везде мечтаю побывать.
– Тогда придется много работать.
– Я и так много работаю. Правда, Nonno?
– Ты отлично справляешься. И могла бы поучиться где захочешь.
– Пусть лучше она продолжает отлично справляться у «Кабрелли», – заявила Матильда. – Надеюсь, семейный бизнес не исчезнет.
– В нашем магазине я уже четвертое поколение. Так что о будущем можешь не беспокоиться, – заверила бабушку Анина.
– Я всегда беспокоюсь.
– Но ведь не без причины. Семейный бизнес – дело тонкое, это постоянный риск, – поддержал жену Олимпио. – Всегда есть опасность разориться. Успех зависит от звона кассового аппарата, от того, часто его слышишь или нет. Но тебе не стоит об этом думать, любовь моя. Постарайся расслабиться. – Олимпио поцеловал Матильду.
– Я хочу научиться работать на станке. – Анина взглянула на деда.
– Думаешь заняться огранкой?
– Да, Nonno, мне бы хотелось. Как считаешь, у меня получится?
– Конечно, получится, – вмешалась Матильда. – Я уже давно тебе об этом твержу.
– Чтобы как следует освоить станок, нужно лет семь, – напомнил Олимпио.
– Эти семь лет я и проведу в «Кабрелли».
Олимпио накрыл одной рукой руку Анины, а другой, чуть наклонившись, взял за руку Матильду:
– Вот и договорились.
* * *
– Ау? Матильда? – Ида Касичьяро вышла из лифта, зашла в квартиру и окинула ее оценивающим взглядом. В комнате было так светло, что Ида даже не стала снимать солнцезащитные очки.
– Она на террасе, – крикнула Анина.
Ида заглянула на кухню:
– Как она?
– Ей лучше.
– Слава богу! – Она протянула Анине пакет: – Печенье с кунжутом. Сама испекла. Еще теплое. Что не доедите сегодня, заморозь.
Ида вышла к подруге на террасу:
– Хорошо выглядишь, Матильда.
– Неправда.
– Ты похудела.
– Тоже мне достижение. К концу жизни все худеют. И какой в этом толк?
– Абсолютно никакого. – Ида рассмеялась. – Солнышко помогает, правда? Наш небесный целитель.
– Где там мое семейство? – шепотом спросила Матильда.
– Они тебя отсюда не слышат.
– Я скоро уйду, Ида. Мой конец совсем близко.
– Ну с чего ты взяла?
– У меня даже не хватает дыхания, чтобы сдвинуть с места эти чертовы шарики в пластиковой коробке.
– В дыхательном тренажере.
– Да какая разница? Все равно они лежат на дне, будто свинцовые.
– Терпеть не могу такие штуковины. Кому нужны все эти игрушки в нашем возрасте?
– Как твой внук?
– Лоренцо сделал очередную татуировку в честь полугода своей трезвости. Свободных мест на теле уже не осталось. Ты помнишь, чтобы в нашем детстве мы видели в Виареджо кого-нибудь пьяным? Никогда! Вот что не так с моей семьей? Слава богу, Метрионе не дожили до тех времен, когда Касичьяро катятся по наклонной.
– Не переживай за него, Ида. Ему хватило характера бросить пить. У вас очень хорошая семья.
– Видимо, недостаточно хорошая. – Ида махнула рукой.
Матильда рассмеялась, но тут же закашлялась.
– Бывали у вас времена и похуже.
– Знаю. В том-то и беда. Дети если что видят, так потом и поступают.
– Анина отменила свадьбу.
– Я слышала. Она умная девочка. Прозорливая! Ей бы карты Таро раскладывать, а не кольца с сережками на витрине. Она все правильно делает. Дурь надо пресекать в молодости, потому что, когда мужчине стукнет сорок, будет уже поздно. Дальше только хуже.
– Мы помогаем мужчинам пережить кризис среднего возраста, а лет через десять без таблетки поезд уж и с места не тронется.
– Ну, я со своего тихохода спрыгнула и даже не ушиблась.
Подруги засмеялись.
– Я надеюсь, ты поправишься, Picci.
– От меня это никак не зависит. На все воля Божья.
– Да, воля Божья, – согласилась Ида. – Мама говорила перед смертью, что благодарна за возможность просто посидеть и подумать.
– Твоя мать была права. Немного времени – это большой подарок. Я всю жизнь боялась смерти. Не своей, конечно, – детей, родителей. Друзей. К смерти нельзя подготовиться, если только умираешь не ты сам.
– Ты уверена? – Ида посмотрела Матильде в глаза. – Ты не похожа на умирающую.
– Я не знаю, когда это произойдет, Ида. Но момент все ближе.
Ида наклонилась к подруге:
– Тебе что-нибудь нужно? Может, я могу что-то для тебя сделать?
– Все у меня есть. Я дома. У меня отличная коляска, лучше, чем «мазерати». И здесь для меня идеальное место. Море – мое спасение. Мой постоянный спутник, лекарь души. Я прихожу сюда и разговариваю с Богом. Всю свою жизнь. Мне повезло – я выросла в этом доме, вырастила здесь своих детей, здесь и умру.
– У вас, Кабрелли, всегда был дом. Сколько
