в школу. У нее невероятная потребность в контроле, поэтому сестра Матса очень рано начала жить самостоятельно. Матс пытался найти способ освободиться, не утратив контакта с отцом. За каждый конфликт мама наказывала Матса угрозой умереть. Папа звонил Матсу и отчитывал его за то, что тот опять «расстроил маму». Она всегда была «при смерти». Постоянно этим угрожала. Все эти надуманные инфаркты, инсульты и завороты кишок. Бесконечные визиты к врачам, откуда она возвращалась без диагноза, потому что доктора ничего не находили. Сколько раз она спотыкалась, падала, ударялась, что-нибудь вывихивала или ломала. Она боится болезней, нападений, метро, пригородов, сидячего образа жизни, облучения, стресса, недостатка антиоксидантов и омега-3. Ее старший брат трагически погиб – утонул на судне «Ханса», когда ему было двадцать пять, а ей двенадцать. Ее отец бывал агрессивным, когда выпивал. Сама она многое в своей жизни объясняла этой детской травмой. Но моя бабушка потеряла обоих родителей, когда ей не исполнилось и двенадцати, а еще пережила двенадцать братьев и сестер.
С моей стороны глупо все это писать. Пытаться сравнивать страдания. Детские травмы. Просто я хочу сказать, что, пока мы с Матсом и детьми переживаем самый сложный кризис в жизни нашей семьи, бабушка этих детей поступает с нами вот так. Неужели ей все равно, что чувствуют девочки и через что им приходится пройти?
Люди бывают такими мелкими. Все мы бываем мелкими. И мелочными. Словно сидим в песочнице. Но у меня нет лишних сил на то, чтобы проявлять понимание и эмпатию. По крайней мере, сейчас, когда сама я двигаюсь на ощупь и рискую провалиться обратно в черную дыру.
* * *
Ничего не меняется. Люди переживают кризис, завидуют, негодуют. Есть те, кто очень сочувствует Матсу в эти годы. Как ему, должно быть, тяжело находиться в моей тени, когда я забираю весь кислород со своей трилогией о Май. Он смеется и говорит: «Женщины жалеют меня, а мужчины презирают за то, что у меня успешная жена». А если бы было наоборот, разве кто-нибудь бы заметил? Мужчина совершает «прорыв», зарабатывает деньги, а рядом с ним жена, которая тоже пишет и издает книги, но продаются они хуже? Мы живем вместе и пытаемся сделать так, чтобы у каждого была возможность писать то, что хочется. И это нам удается.
Мы начинали отношения на равных. Каждый из нас писал тогда свою вторую книгу. Матс учился на литератора, а я преодолела экватор на факультете психологии. Мы давали друг другу читать свои рукописи. Говорили о литературном творчестве и книгах. За эти годы наши литературные «карьеры» претерпевали взлеты и падения. Мы часто отвлекались, обращались к другим сторонам жизни, когда литературная сфера начинала казаться слишком деструктивной ареной. Снова открывали для себя радость творчества. Возможно, у нас получается жить вместе как раз потому, что мы не соревнуемся друг с другом. Потому что успех одного означает возможность писать для другого. Я прекрасно осознаю, что от мужчины требуется особая личностная зрелость, чтобы пережить то, что у второй половины дела идут лучше. Черт бы побрал этот успех, престиж, статус. Что он творит с людьми. Когда я сталкиваюсь с подобным, мне хочется лишь одного – возвести стену и остаться одной в саду. Ухаживать за растениями, наблюдать за зверями и птицами, готовить еду из овощей с собственной грядки. Это не показательный сад, чтобы блеснуть перед другими, а просто сад, обнимающий со всех сторон, заключающий тебя в объятия. Дарующий радость и силы. А главное – покой.
* * *
Мы должны быть в Молидене 31 июля, в этот день новые хозяева вступают в права. Мы и до этого ездили туда не раз. Я с трудом все это выдерживаю. Мы обсуждаем маму Матса. Как она может так с нами поступать? Матс очень зол. И я зла. «Давай закончим с Молиденом?» Мы трудимся не покладая рук и в доме, и на участке вместе с Гретой, Адамом и детьми. Сухо, душно, над всей страной повисла невыносимая жара. Оставляем на время коробки, купаемся в реке, в бурной воде. Она так редко прогревается, но в этом году это нечто волшебное, можно плавать, долго плескаться.
Я фотографирую все – а иначе вдруг забуду ковер в бывшей бабушкиной спальне? Или обои в большой гостиной? Вид из комнаты Гуннара на поле, мастерскую и сарай? Осталось упаковать то, что мы хотим сохранить, перевезти в Стокгольм. Невозможно взять все. Мы с сестрой обсуждаем и взвешиваем каждую дорогую сердцу вещь. «Если ты возьмешь угловой шкафчик, можно мне забрать кухонный диван? Давай ты возьмешь сервиз, а я синие десертные пиалы?» Мы собираем отдельную коробку для мамы. Там все, что она любит: стеклянные статуэтки, подсвечники, керамические блюда. Какие выбрать картины, какие скатерти, какую посуду? Какую мебель? В моей «кучке» очень много от бабушки и мало от папы. Хотя я забираю почти всю его библиотеку. Книги о технике и механике. Сохранившиеся учебные материалы. Поваренные книги, семена. Я увековечиваю на снимке его стеллаж с художественной литературой. Все я взять не могу: многое дублирует то, что уже есть у меня дома. Кувшин из Хёганеса, медные фигурки от бабушки. Папин парадный сервиз с золотой каемкой – тот, что мы подарили ему на день рождения, когда были совсем юные. После развода белые кофейные чашечки и блюдца с тонкой позолоченной каймой достались ему, а когда мы стали постарше, то докупили тарелки в том же стиле. Фотографии. И подсвечники, которые он выковал сам на кузнечных курсах.
* * *
Последний вечер выдался чудесным. Мы навестили могилу, и по дороге я собрала букет крошечных хрупких колокольчиков. Белая деревянная церквушка с бледно-розовыми наличниками, могилы над рекой, на песчаном берегу, круто спускающемся к коричневатой воде. Расчищенные граблями дорожки, ведущие к гранитным надгробиям: дядя Адольф, бабушка Карин, дедушка Гуннар, рядом бабушкины сестра и брат, Сигрид и Улле, тетя Кристина. Вон там могила бабушкиного деда-кузнеца, а тут лежит ее папа Франц с севера Вермланда. Но я присаживаюсь у свежей могилы папы Свена и ставлю колокольчики в вазу. Чтобы разглядеть выгравированный на плите ландыш, приходится присаживаться. Мы с Гретой выбрали ландыш, потому что фиалка – цветок Онгерманланда – уже красовалась на могиле бабушки с дедушкой.
На следующий день мы упаковываем последние вещи, которые отправим в Стокгольм грузовиком. Не знаю, поместится ли все. И вот мы уезжаем. Голова идет кругом. Мы правда продали папин дом детства. Имение с
