с безумно прекрасным подлеском, усеянном яркими цветами, со скользящими по ветвям нежно-зелеными ящерками, с горластыми птицами, переливающимися всеми оттенками радуги. Лес ровной дугой замер у прибрежных камней, не пытаясь ни травинкой, ни ростком нарушить границу, но и к себе не пропуская даже ветер с моря. И запахи леса не доходили до женщины, о чем она весьма сожалела.
Таумекланка знала по именам все эти деревья, цветы, птиц – но имена эти произносила на языке, который в Семибашенном замке знала она одна.
(Были в замке рабы из Таумеклана, но здешняя магия отняла у них почти всю память. Ползают, как мухи, молча и покорно выполняют приказы. Это правильно, это хорошо... но как же скучно с ними!)
Женщина не пыталась войти в лес. Хотя ей и хотелось, скинув на камни сапоги, босиком шагнуть на мягкую, живую, пронизанную тонкими корнями землю. Вдохнуть влажный, теплый воздух, полный пряных цветочных запахов. Привычно и ловко поймать ящерку, оторвать ей голову вместе с мешочком яда и с удовольствием съесть остальное...
Однажды она не выдержала и попросила Изумруда (чародея-илва, вырастившего это великолепие): «Пусти меня туда жить!»
Илв немного помолчал, а потом прочирикал без особой охоты: «Тебя впущу. Твоего бога – нет!»
А куда жрице без своего идола?
А без позволения не войдешь. Вредный Изумруд наложил на лес охранные чары. Они не действуют только на Алмаза, которого илв считает вождем...
О! Вот и он! Знакомый переливчатый щебет из листвы. Дома, в Таумеклане, женщина схватилась бы за нож: люди и илвы враждуют. Но здесь – вскинула голову, заулыбалась во весь свой широкий, толстогубый рот.
Изумруд выскользнул из сочной листвы, уселся на толстой ветви. Вытянутая, как у собаки, безволосая морда светится удовольствием. Тоже рад поговорить о родине.
– Здравствуй, Агат! Как это ты бросила без присмотра своего клыкастого идола? Он без тебя не заскучает?
– А откуда ты знаешь, что Тлолкалойо – клыкастый? Тебе Алмаз рассказал?
– Сам видел! Клыкастый! Пучеглазый! И красный, словно с него шкуру содрали!
– Это когда же ты ухитрился его увидеть? В замке бываешь редко...
– Я не в замке! Еще за морем, в храме!
– Не может быть! – изумилась Агат.
Изумруд, весело скалясь, рассказал, как в их стаю однажды пришел шаман. Илвы магию уважают, но боятся, поэтому шаманы живут отдельно от стаи. На этот раз шаман пришел, чтобы выбрать себе ученика. Осмотрел малышей, которые еще не поменяли окрас с детского на взрослый. Отобрал троих – и пообещал взять в обучение того, кто свершит нечто удивительное.
Один детеныш попытался добыть в реке яйца донной черепахи – эти твари прячут свою кладку на глубине. Донырялся, глупец: его съел крокодил!
Второй затеял принести шаману живого птенца птицы ри-риу. И даже принес, но птица по пути настигла его и выбила глаз. И птенец прокусил руку до кости, повредил сухожилие. Стая добила детеныша, чтобы не жил калекой.
А тот, кто стал потом илвом Изумрудом, решил проникнуть в человеческую деревню, пробраться в храм, крытый пальмовыми листьями, и поведать шаману, как выглядит бог людей...
– Повезло тебе! – развеселилась Агат. – Если бы тебя поймали, ты бы позавидовал тому, одноглазому...
– Но не поймали! И шаман взял меня в ученики!
– Наверное, ты многому научился, раз Алмаз и маги взяли тебя в свое племя.
– Чему тут радоваться? Они лжецы!
– Кто? Алмаз?
– Он – первый лжец! Обещал найти полосатого урода и тень-убийцу. И не нашел!
Агат заинтересовалась: про тень-убийцу она не слышала. Изумруд объяснил, что если детеныши, вырастая, приобретают окрас с пятнами или полосами, их убивают, чтобы не передавали этот ужасный недостаток детям. А один полосатый урод отказался умереть и удрал. Шаманы пустили ему вслед тень-убийцу – невидимое существо, медлительное, но неумолимое. Когда-нибудь оно обязательно настигнет полосатого и убьет. А Изумруд ничего не знает про тень-убийцу. Не успел ему шаман об этом рассказать. Пришли люди из-за моря, шамана убили, ученика продали в рабство.
– Я хочу найти полосатого. Поселю его здесь, в лесу, и буду ждать, когда за ним придет тень-убийца. Посмотрю, как она будет его убивать. Может быть, открою тайну колдовства... Но Алмаз мне не помогает! А ведь я дал ему подсказку! Во время Змеиной Пляски змеи шепнули мне слово «Бенц». Оно имеет какое-то отношение к полосатому!
– Бенц? – заволновалась таумекланка. – Бенц – это человек! Я знаю! Прошлым летом Тлолкалойо сказал, что от этого Бенца Ожерелью будет вред во все делах. А вчера...
Агат замолчала – так нахлынули на нее воспоминания.
Полутьма большого зала. Костер, разложенный на каменном полу, у ног багрового идола. Руки Агат – руки жрицы, в железных перчатках с окровавленными когтями. Бьющийся на цепях истерзанный, полуживой пленник. И то дивное, ни с чем не сравнимое чувство, словно взмываешь над собой, над своим неуклюжим, стареющим телом, видишь прошлое и будущее...
– Тлолкалойо вчера сказал, – медленно проговорила жрица, – что путь Бенца может оборвать ветер. Очень большой ветер. Ураган. Враги Бенца могут призвать ветер. Так и сказал. Но я не понимаю. Кто может приказывать ветру?
– Это простая загадка. Сапфир может. Разве она тебе не хвасталась?
– Я с нею не разговариваю. Глупая гусыня с желтыми косами... Неужели она повелевает ураганами?
– Да. Она сильная колдунья. Поговори с нею.
– Придется поговорить... – задумчиво протянула Агат. – Бенц – и ветер... Ветер – и Бенц...
VII. ОБРЕТЕНИЕ СЕРЬГИ. Части 1-5
1
Никогда не открывай двери тем, кто откроет их и без твоего позволения.
(С. Е. Лец )
Миловидная женщина средних лет судорожно всхлипывала, чувствуя, как холодит ее горло острая сталь.
Еще недавно она была весела и счастлива. Возвращалась с рынка, спешила к оставленному в колыбельке спящему сынишке. И все же позволила себе переброситься парой шуточек с черноволосым красавцем, увязавшимся за нею следом. О, веселая болтовня, ничего больше! Ведь Франчетта – порядочная женщина и мать, супруга командира стражников! Но почему бы не позубоскалить, если слышишь столько лести! Да еще
