И тут он буквально опешил, словно его только что окатили ушатом студеной воды.
Он заметил свой взгляд. Да, да, без всяких аллегорий. В глазах шатена, в кремовом костюме, из Страны кленовых листьев, он видел сейчас свой собственный взгляд – один в один, точь-в-точь, такой же внимательно-проницательный взгляд человека, знающего про особу, на которую этот взгляд был устремлен, гораздо больше того, чем она могла бы даже предположить, и уловившего в ее последних фразах, может быть, вполне непроизвольную, но в чем-то сильно выдающую ее искренность. Правда, единственное отличие – взгляд этот был, хоть и совсем немного, самую малость – полсекунды, не больше, но все же запоздалым по фазе, и этой полсекунды оказалось достаточно для того, чтобы он не остался не замеченным для присутствующей тут же другой заинтересованной стороны.
Не желая выдавать свою заинтересованность, Олег быстро переместил взгляд на еще одно неизвестное этого, становящегося все более и более запутанным уравнения. Неизвестное, с короткой мальчишеской стрижкой, в момент его фиксации сидело тихо, опустив вниз глаза, но в уголках его губ спряталась такая подозрительно тонкая улыбочка, что Иванова на этот раз бросило уже не в озноб, а в жар. «Н-да... – пронеслось у него в голове, – любопытная у нас собралась компашка, однако. Весьма».
В это время с эстрады, из жерла начищенных до блеска тромбонов и труб, полились бодрые звуки маршеподобной мелодии, за которыми вступил немного дрожащий и желающий казаться строгим женский голос.
Невысокая худенькая дама, лет пятидесяти, в старомодном белом платье, сменив за микрофоном своего седовласого предшественника и объявив по-английски окончание вокальных выступлений, добросовестно, с подчеркнутой артикуляцией, выводила бывшие в свое время для определенных поколений чуть ли не гимном слова: Non, rien de rien... Non, je ne regrette rien[77].
Закончив на патетической ноте свое выступление, певица жеманно поклонилась и, получив свою порцию аплодисментов, с достоинством удалилась с подиума.
– Да, чем дальше, тем все больше понимаешь, насколько все-таки Пиаф была неповторимой, – задумчиво, как бы себе самой, протянула Мэтью, но затем посмотрела на свою соседку. – Да, Дани?
– Да, – согласилась Дани. – Увы, это так.
– Почему, увы? – подхватил тему Иванов. – Каждый великий артист неповторим. А Шевалье? А Монтан? А тот же Дассен.
– О чем она там хоть пела-то? Таким страдальческим голосом, – не обращаясь ни к кому конкретно, громко спросил Артюхов, выпрямившись в своем кресле и кивнув в сторону эстрады. – Никак в рулетку проигралась, не на ту цифру поставила?
– Почему в рулетку, – удивленно посмотрел на него Летизье.
– Чего-то там «зеро» вроде прозвучало. Или послышалось?
Мэтью залилась громким смехом и, переглянувшись с улыбающейся Дани, выразительно произнесла, подавшись в сторону Антона. – Je repars a zero – я все вновь начинаю с нуля. Рулетка! Да, интересные ассоциации. Это называется, сегодня ночью мне приснился доктор Фрейд.
– Точно, – кивнул головой Антон. – Подходит он ко мне и говорит: «Что-то вы мне, голубчик, не нравитесь». А я ему: «Да вы, доктор, тоже не Ален Делон в молодые годы».
– А дальше? – с улыбкой посмотрела на него Даниэль.
– А дальше... – Артюхов опустил глаза, но уже через секунду в руках у него оказался его наполовину опустошенный бокал с виски, – дальше я его спрашиваю: «Доктор, ну а насчет спиртного-то мне как, можно?»
– А что он? – тут же спросил сидящий по правую от него руку Адриен.
– А он сразу вскипятился: «Какое спиртное! О чем вы говорите!» Я тогда: «Ну не сейчас, хотя бы в будущем». А он так, грустно: «Какое там будущее, о чем вы говорите».
– И на этом визит завершился? – эстафету допроса снова приняла Мэтью.
– Почти. Я, правда, еще успел спросить: «Скажите, доктор, но хоть какая-то надежда у меня все-таки есть?»
– А он? – включился в игру Иванов.
– А он: «Смотря на что вы надеетесь».
– А ты? – спросила уже трясущаяся от смеха Хелен.
– А что я... – Антон, прищурившись, внимательно на нее посмотрел и, вздохнув, добавил: – Доплыть бы.
– Ну все, это была последняя капля. – Дама в бирюзовом платье вскочила со своего места и, обойдя Артюхова с тыла, впилась своими тонкими пальчиками в его борцовскую шею. – Теперь тебе уже никакой доктор не понадобится. И ты точно никуда не доплывешь.
– Каюсь. Совершил непростительную ошибку. Готов искупить, – покорно раскачиваясь в такт трясущим его шею движениям, спокойно произнес Артюхов.
– Чем?
– Пять раз подряд удваиваю ставки на любое выбранное число.
– Та-ак, – протянула дама, ослабив свою хватку. – Удвоение без ограничений?
– Без, – уверил ее Антон и обратился ко всем остальным. – Вот так смиряют разъяренных тигриц.
– Смиряют, – фыркнула тигрица. – Это только отсрочка приговора. Обольщаться не надо.
– Понял. – Артюхов снова оглядел всех остальных присутствующих. – Ну что, леди и джентльмены? Концерт окончен, танцы вялые. Потопали в веселый дом, с зеленым сукном, без часов и окон? – Он остановил свой взгляд на Даниель.
Та посмотрела на него с улыбкой:
– Хочешь отомстить удаче за то, что она от тебя отвернулась в прошлый раз?
– Что за чушь. Удача отвернулась. Она все время шла за мной по пятам. Просто я в тот раз оказался чуточку быстрее. Ну так что, красавица?
Красавица с короткой стрижкой пожала плечами:
– Я не против.
Хелен вопросительно посмотрела на Иванова:
– Олег?
Олег, вздохнув, покачал головой:
– Увы. В казино не хожу. Табу.
– Почему?
– Есть причины.
– Категорично? – посмотрел на него Адриен.
– Даже более чем.
На несколько секунд за столом воцарилось молчание. Наконец его снова нарушил Летизье:
– Можно пойти в «Яхт-клуб». Там играют в «Тривиал Персьют».
– Во что? – скорчив кислую гримасу, протянул Артюхов.
– В «Тривиал Персьют», – повторил Адриен. – Не вдохновляет?
– Вдохновлять-то вдохновляет. Только недуг не позволяет.
– Какой недуг?
– Острая интеллектуальная недостаточность.
– Бедняжка, – всплеснула руками Мэтью.
– Ну, наконец-то, моя лапочка меня пожалела. Хотя, насчет бедняжки, вопрос, конечно, немножко спорный.
– Ну и какой же выход? – после некоторой паузы, не обращаясь ни к кому конкретно, спросила Даниель. – Что будем делать?
