Похоже, третий раз получился магическим, потому что зернистое изображение становится более четким, а из динамиков доносится музыкальная заставка к фильму «Идеальный голос».
Он плюхается рядом со мной на диван и пристально смотрит на мой профиль. Я запихиваю в рот горсть попкорна, чтобы заглушить вздох. Вот оно.
— Сколько у них ванных комнат?
— Я не знаю, Мэтт. Я писала только в одной.
— Да, но если бы ты рискнула предположить?
Мои глаза закатываются на трещины на потолке, когда Мэтт начинает подсчитывать количество возможных туалетных комнат, ванных и душевых, которые были бы в доме с десятью спальнями. Конечно же, он говорит об особняке Анджело и Рори. Он не переставал спрашивать о нем с тех пор, как я рассказала ему, что провела там вечер, играя в Блэкджек, поедая конфеты и смотря Роми и Мишель54 с Рори. По крайней мере, ванные комнаты — более безопасная тема для разговора, чем причина, по которой я вообще там оказалась: потому что я только что услышала, как мужчина после выстрела упал на землю, как мешок с картошкой, а я была не в том состоянии, чтобы закончить смену.
Мэтт похож на золотистого ретривера — лохматые светлые волосы и счастливая улыбка. Я не хочу останавливать его виляющий хвост негативными разговорами, такими как убийства и тот факт, что Анна даже не помнит его имени, не говоря уже о желании встречаться с ним.
Ты видела какие-нибудь машины в гараже?
Есть ли у них один из этих модных кранов с горячей водой?
А как насчет тайной комнаты? У них, должно быть, есть какая-то тайная комната.
Вопросов у Мэтта становится все меньше и меньше, пока я украдкой не бросаю на него взгляд и не понимаю, что он крепко спит, а миска с попкорном ненадежно балансирует у него на коленях.
С беспокойным гулом в крови я наблюдаю за ярким светом телевизора, освещающим стены темной комнаты, пока не начинаются титры.
Время близится к часу ночи, когда я выключаю телевизор, и, несмотря на рок-музыку, от которой вибрируют стены позади меня, становится устрашающе тихо. Слишком бесшумно для моего маниакального ума.
Я знал, что это была ты.
Бах.
Я знал, что это была ты.
Бах.
События этого дня повторяются в моей голове, и каждый раз, когда выстрел выводит из себя мои внутренности, я становлюсь все более и более напряженной. Этот человек знал, кто я такая, и хотя он сейчас находится где-то в мешке для трупов, у меня ужасное чувство, что моя тайна не умерла вместе с ним.
Мартин О'Хара, возможно, прямо сейчас находится на пути к Побережью.
Уставившись в стену, я провожу кулоном с четырехлистным клевером вверх-вниз по цепочке, но это мало помогает успокоить нервы. Я не могу понять, стала ли я вдруг самой невезучей девушкой на свете, потому что мое прошлое настигло меня в третьем по спокойствию городке США, или самой удачливой, потому что Рафаэль застрелил брата Мартина по не связанной причине.
Как бы то ни было, я должна бежать. Взять все деньги, лежащие в верхнем ящике комода, и пересечь границу с Канадой. Я вернулась на Побережье, чтобы спастись от своих грехов, но мне начинает казаться, что все, что я сделала — низвергла себя в низший круг ада.
Когда я закрываю глаза, призрак успокаивающих слов Рафаэля у моего уха и его горячей руки на моем животе пробирают меня до мурашек.
Самая худшая часть этого всего? Я думаю, мне здесь нравится.
Оранжевый свет загорается за моими веками, и я в замешательстве распахиваю их. Проходит несколько секунд, прежде чем гостиная снова озаряется двумя быстрыми вспышками подряд.
Что за хрень?
Затаив дыхание, я соскальзываю с дивана и выглядываю в окно. Знакомый Гелендваген небрежно припаркован на другой стороне улицы, его фары направлены на мое окно. В тот момент, когда я отдергиваю штору, они снова вспыхивают.
О, черт возьми, нет. Что Рафаэль здесь делает?
Мое сердце бьется быстрее, когда я отступаю от окна. Я ни за что не сяду в машину этого мужчины, несмотря на глубокое, темное желание снова почувствовать его руки на своем теле. Он только что убил человека из-за проигрыша в Блэкджек. Уехать с ним в ночь было бы одним из трех самых глупых поступков в моей жизни. А я натворила много глупостей.
Мой телефон жужжит на журнальном столике, заставляя меня подпрыгнуть. Это сообщение с неизвестного номера.
Десять.
Я в неверие смотрю на текст, следом приходит еще одно.
Девять.
И еще одно.
Восемь.
Я не из терпеливых, Пенелопа.
Вибрация дребезжит по стеклу, и я беспомощно смотрю, как текстовые сообщения отсчитывают время, словно бомба замедленного действия.
Один.
Я крепко зажмуриваю глаза.
Тишина.
И тут самый громкий гудок, который я когда-либо слышала, слышится сквозь окно и наполняет мою гостиную.
— Блять, — визжу я, зажимая уши руками.
Мэтт резко встает, рассыпая попкорн по полу.
— Что это за хрень?
Мудак с манией величия. Гудок не стихает, и я знаю, что Рафаэль достаточно мелочен, чтобы продолжать сигналить в свой клаксон, пока я не спущусь вниз. Бормоча что-то о том, что я сейчас вернусь, я мчусь через холл, на ходу хватая ключи и засовывая ноги в кроссовки. Спустившись вниз, я выскакиваю на обледенелую улицу, распахиваю дверь со стороны водителя и кричу в темноту внутри машины.
— Прекрати! Господи, остановись!
Рафаэль — это словарное определение невозмутимости. Одной рукой он нажимает на клаксон, закатав рукав до локтя, а другой просматривает электронную почту на своем мобильном. Он отрывает глаза от экрана и окидывает меня безразличным взглядом.
— Скажи пожалуйста.
— Через мой труп…
— Это не похоже на пожалуйста.
Подстегиваемая смесью разочарования и упрямства, я забираюсь в машину и бью в его татуированное предплечье.
— Ради бога, у меня есть соседи…
Моя тирада обрывается на полуслове, когда он бросает телефон на пассажирское сиденье, обхватывает меня сзади за бедра и одним быстрым движением усаживает к себе на колени. На мне только шорты, и моя кожа потрескивает в предвкушении, когда они скользят по мягкой шерстяной ткани его брюк.
Его рука обхватывает мою талию, как ремень безопасности, и гудок клаксона затихает, как будто теперь я слышу его под водой. Я слишком отвлечена твердой, горячей тяжестью его груди, прижимающейся к моей спине, и теплым мужским запахом, окутывающим меня. Это опасное сочетание, из-за которого свет уличных фонарей через лобовое стекло становится туманным.
Его дыхание овевает мой затылок.
— Скажи пожалуйста, Пенелопа.
— Пожалуйста, — шепчу
