Потом она смутно увидела, как к ней направляется Джесс, переливаясь всеми когда-либо существовавшими цветами. Все в нем дышало счастьем. Ариэль хотела отправиться туда, куда отправится он, и пробыть там до конца своей жизни. Он взял ее за руку, как ребенка. Только теперь она вспомнила про священный круг. Все заняты работой, пока она тут играет в «не здесь».
Когда она присоединилась к кругу, они достигли Европы. Нависли над Трафальгарской площадью, и голуби, обезумев от дикой радости, взмыли в небо, а люди замерли – перестали идти, сидеть и обедать – и начали смотреть вверх, показывая на невидимое, хлопая в ладоши, танцуя и смеясь, хотя лондонцы обычно никогда так не поступают. Ариэль ощущала, как их обычное «я» гадает – что за одержимость их охватила. Еще секунда – и круг был уже над датским парком Тиволи. Однажды летом Ариэль побывала тут со своей школой. Жонглеры перестали жонглировать, оркестры перестали играть, актеры прервали выступления, когда круг пронесся у них над головой.
Потом были норвежские фьорды, и люди остановились у статуй парка Вигеланда и устремили взгляды вверх, бросив разговоры о погоде, а потом, что было для них совершенно нехарактерно, стали заключать в объятия незнакомцев.
Над Гренландией Ариэль услышала, как эскимосы говорят по-эскимосски о счастье, которое их внезапно посетило.
Очутившись потом над Атлантикой, направляясь к Америке, Ариэль обнаружила, что может нацелиться на любое выбранное место. Она выбрала Нью-Йорк, и ее обычному «я» захотелось заплакать из-за царящего здесь огромного страха.
А потом, ни с того ни с сего, Ариэль почувствовала, как ее нездешнее «я» сообщило ее обычному «я», что звуки в небе над Удугу прекратились.
Глава 35
Дети остались в траве по периметру взлетной полосы, не приближаясь к вертолетам. Бахари Махфуру стоял рядом с Кевином ван дер Линденом, южноафриканцем, глядя на детей, а из вертолетов высаживались войска – невинность и мощь лицом к лицу.
– Мы не должны входить в деревню без объяснений, – сказал Махфуру.
– Ну, они с сабого начала никогда ваб не доверяли, и я уже иб не нравлюсь. И кто будет объяснять?
Феликс всеми силами старался скрыть тревогу.
– Я объясню. Просто скажите, что я должен говорить.
– А вас они вообще не знают, – сказал Кевин.
Фабини не оставалось ничего другого, кроме как следовать своим инстинктам.
– Да, но моя дочь уже там. Я уверен, деревня ее любит. Все ее любят.
Оба его спутника, широко раскрыв глаза, повернулись к нему:
– Ваша дочь?
Феликс превратился в раздраженного отца и ткнул пальцем в газету в своей руке:
– Она услышала про эту чушь насчет Христа и сбежала из школы!
– Вот богань! Бедный bliksem, – высказался Кевин. – Ваб надо вытащить ее оттуда.
У Феликса не было времени выяснять, что значит «богань», или гадать, что такое bliksem.
– Да. Скажите мне, что передать, и я заодно подготовлю вам дорогу.
Кевин повернулся и помахал солдатам, которые, увидев сигнал, уселись на взлетной полосе и начали переговариваться. Очевидно почувствовав, что атмосфера изменилась, голубые обезьянки появились из джунглей по другую сторону полосы и осторожно приблизились, исследуя огромные металлические птицы, которых никогда раньше не видели.
– Объясните, что мы не хотим нагонять на них панику, – сказал Махфуру, – но мистер ван дер Линден из Всемирной организации здравоохранения. Он убежден, что в Удугу появилось опасное заболевание, и мы явились, чтобы спасти жителей. Им нужно сейчас же покинуть деревню и переселиться. Мы объясним детали, когда они прибудут на место назначения.
– Это правда? – спросил Феликс, притворившись удивленным. – Я должен беспокоиться о дочери?
Кевин взмахнул руками:
– Ну… Ну… Это и бравда, и небравда, ясно? Бравда и нет. Не бесбокойтесь, бросто сделайте это.
Феликс кивнул и приблизился к детям. Видя, что он улыбается, они побежали к нему, взяли его за руки и повели к Удугу.
Ее отец здесь! Ариэль, почти достигнув Нью-Йорка, широко распахнула глаза. И снова она издалека устремилась в свое тело, вскочила на ноги и побежала к взлетной полосе. Она еще не полностью вернулась к своему нормальному «я», и ей было легко избежать змей. Они скользили, а она бежала через увядшую от засухи зелень джунглей, которая все равно была зеленей, чем любая растительность дома.
Спустя несколько мгновений она добралась до тропы, и папа при виде нее бросил свою сумку. Ариэль побежала изо всех сил и прыгнула в его объятия:
– Папа, прости, пожалуйста, прости, пожалуйста, прости меня! И я больше не беременна! Господибожемой, поверить не могу, что ты здесь!
Он обнял ее, шепча:
– Ш-ш, тише, тише, все в порядке. Я здесь, Ариэль. Все хорошо!
Она выпустила его и снова встала на ноги.
– Но мы по уши в экскрементах, пап.
– Знаю.
Ариэль схватила его за руку и потащила за собой.
Они почти бегом добрались до владений Бабу. Священный круг не распался, в нем не хватало только ее.
– Давай, папа, ты должен сесть вместе с нами.
– Нет, Ариэль, я…
– Ну же, папа, – настаивала она. – Доверься мне.
– Нет-нет. Кое-что происходит. Где вождь?
Ариэль показала на Бабу, который открыл глаза.
– Они явились за всеми вами! – крикнул Феликс.
Рядом с Бабу отрыл глаза мальчик, и Фабини чуть не упал.
Разве он не видел эти глаза в течение десяти лет на берегах итальянского озера Маджоре? Разве не видел эти волосы? Разве не обнимал этого мальчика тысячи раз?
– Господи боже! Это ты, Джесс!
Джесс встал и, обойдя жителей, которые теперь тоже открывали глаза, подошел к Феликсу. Они обнялись.
– Но ты же мертв! Тебя не может быть здесь! – пробормотал Феликс.
– Не-а, он не мертв, – сказала Ариэль, хлопая в ладоши. – Это он, собственной персоной.
– Я не верю своим глазам! Феликс Росси? – сказала какая-то женщина.
Феликс и Джесс выпустили друг друга, и Фабини заключил в объятия Мэгги.
– Мэгги, если ты никогда меня не простишь, я не буду тебя винить. Я был полным идиотом!
Женщина засмеялась:
– Это точно!
Сделав шаг назад, она внимательно всмотрелась в него.
Тут рядом оказался Зак, протянув руку, чтобы обменяться с Феликсом рукопожатием:
