при всей его святости, как полагал Смит, играет надвое. Обольщаться нельзя. И нельзя открывать свои намерения для выведывания мнений и вербовки мнимого союзника. Риск очевиден. Будь Смит на обеде, он перечитал бы по-своему мнения всех его участников и постарался бы разгадать то, что скрывается под выражениями лиц. Но такие офицеры, как он, не нужны там, куда их не просят.
Элгин предложил Путятину ознакомиться с секретными донесениями шпионов из дворца Е. Сказал, что и впредь вся его переписка с кантонским начальством будет пересылаться послу Путятину. Желал бы обсудить с Евфимием Васильевичем ультиматум, который подготавливается и скоро будет послан губернатору Е.
Сэр Джеймс тронул Евфимия Васильевича. Редко среди них попадаются такие прямые и откровенные натуры, тем более надо быть с ним настороже, как и они с нами.
Трогательно весьма! Дружественности своей к Китаю и преданности соседству Путятин верен. Своими убеждениями и привязанностями не поступится. Но не надо обнаруживать. Откровенность может подвести. Лгать перед лицом умного и честного посла морской державы, властительницы морей никак нельзя. Русский посол не лжет. И нельзя представиться колеблющимся, неуверенным. Поэтому нельзя уклониться и не поддержать выраженного радушья; посол императорской России не может колебаться. Так, правду не скажешь и лгать нельзя, на притворство не пустишься, не позволяет достоинство. Придется действовать дипломатически?
Элгин сказал, что, готовя ультиматум, изложит в нем грубые требования, и отозвался о себе и о своих делах с упреком, как они умеют.
— Жаль угрожать войной. Не будет отступления.
Все это хорошая манера при опасной игре, которую они затевают. Путятин не отвечает прямо, хотя ему прямо все изложено и откровенно. Сам Элгин дипломат высшей пробы. Лучше, если дурного впечатления у него не останется. Не надо, чтобы тень, хоть малая, промелькнула между ними. Конечно, он сам в таком же положении, как и я, все послы в Китае озабочены мандаринами, а заодно и Тайпин-Ваном. Элгину надо так подготовить все действия, чтобы потом и здесь, и в парламенте очевидно было, что иначе поступить не мог. Тогда он смело может решиться на кровопролитие, оправдывая себя. Но он и не скрывает этого. Не приходит ли ему в голову соединиться еще и с мятежниками. Мнение Элгина по этой части Путятину хотелось бы знать.
Элгин предложил Путятину действовать соединенными силами всем четырем державам вместе. Тогда можно будет избежать кровопролития. Как обухом по голове!
— Против Китая?
— Да, против Китая. Надо отдать справедливость Маниле, — переменил тему разговора Элгин.
Воспоминания останутся у него на всю жизнь. Хотя временами Джеймс попадал в неприятное положение. Он много читал про испанцев и бывал в Испании, но и не представлял себе нравы в ее колониях. Всегда и в любых обстоятельствах, как и каждый женатый мужчина, он помнил свою семью. Катти Сарк помнилась ему даже в Маниле… Это естественно. Как возмутилась прелестная испанка, когда ей стало известно, что он ведет не дневник, а вместо этого пишет письма жене в Лондон, в которых излагает все свои приключения. Очаровательная молоденькая аристократка долго сдерживалась, гордость и воспитание не позволяли ей прибегнуть к откровенности. Но темперамент взял свое, она не выдержала и обрушилась на лорда так, как будто это был провинившийся мальчишка. «Ах, эти женатые мужчины! — избоченясь воскликнула она с гордой усмешкой. — Верно говорят про вас: „Хоть через труп, но к жене…“»
Путятин моложав не по годам. Хотя на десять лет старше Элгина, но они говорили как сверстники. Смит уже давно ушел. Разговор о тайнах кантонского ямыня закончился. Элгин подозревал, что Смит неравнодушен к Энн. Может быть, это естественно. Ведь он молодой человек. Не может быть влюблен лишь в свою профессию… Мадонны Макао напоминали грешному скитальцу колониальных полудев и балы на военных кораблях.
Пили вино и говорили. Путятин чувствовал себя с англичанами не по себе. Прежде этого не было. С ними все не так, как с японцами. В Японии был он стариком, законоучителем, талант его проявлялся со всей мудростью. В его возрасте, повсюду в Азии, человек пользуется уважением. Считается, что жизнь идет к концу. С англичанами Евфимий Васильевич чувствовал себя молодым человеком, молодым конем, которого гоняют на корде по ипподрому. Мускулы его просили движения и дела, от ударов бича над головой он готов был к скачке с барьерами, где можно в любой миг засечь ногу. Но боже спаси зазеваться или, напротив, почувствовать себя в чужой власти или под влиянием этих жокеев. Элгин явно клонил к тому, что сильные европейские державы должны быть союзниками в их азиатской политике, это естественно; Европа может надеяться на Россию как на каменную стену и рухнет без нее, если в будущем Азия начнет большую войну…
Глава 9
ВОСПОМИНАНИЯ О КАМОЭНСЕ
Кованые ворота ведут в застенный парк Великого Сената Макао…
Марк Брайзер и Шенн Деви, «Viva Макао».
Настоящий моряк насквозь прокурен. Табак укрепляет нервы, помогает сохранять спокойствие во время опасности, сушит и способствует выработке характера, делает курящих жесткими и стойкими. Некурящий нежен, как молоко, и кажется слабым. Морской ветер никогда не бывает причиной заболевания; табак избавляет от насморка, даже в гнилой Европе.
Молодые люди курили, стоя кругом во внутреннем дворике патио, окруженном крыльями дворца, под разросшимися деревьями индийской смоковницы, и обменивались мнениями о качестве табаков и сигар. Чихачев достал табакерку и угостил желающих крепкой маньчжурской листовухой, которую научился курить на стыке азиатского и русского табачных миров, на грани родной махорки.
Мистер Эдуард Вунг, молодой переводчик в безукоризненном сюртуке по сезону и в шляпе, внимательно слушал и молчал. К нему никто не обращался, как к человеку второго сорта. Он знал свое место и умел быть незаметным. Николай Матвеевич все время чувствовал его присутствие. Странно, что именно он имел влияние на Чихачева, как самая привлекательная фигура. Предложено было пойти в город и посмотреть памятные места.
— На форт, господа, где триста лет тому назад служил рядовым солдатом и писал свои элегии, сонеты и сатиры великий португальский поэт Луис де Камоэнс, — сказал лейтенант Артур. — Пожалуйста, вы с нами, — обратился он к Вунгу.
Когда-то в юности Николай Матвеевич Чихачев читал Камоэнса по-французски, получив маленькую книжонку из рук своего знаменитого дяди, великого географа и ученого, издававшего свои труды про Алтай в Париже. Однако вряд ли кто-нибудь из здесь присутствующих знал Камоэнса лучше Николая. Моряк, как не раз убеждался Чихачев, получает и пополняет свое образование как
