с отчаянным мужеством бросился в реку вместе с Траутманом. Пирмин представил себе остекленевший взгляд утонувшего пса. Когда Фенделя вынесет где-нибудь на берег, его глаза тоже будут давно погасшими. Пирмин не думал, что когда-нибудь станет оплакивать чудака, о котором до этой ночи почти и не вспоминал. Отшельник появился в его жизни лишь мимоходом, случайно, но окончилась их встреча непостижимой трагедией. Пирмин потерял Блоди, сына, который еще в полночь радовался рождению маленького теленка, а теперь исчез навсегда.
В окнах забрезжил утренний свет. Не найдя ни успокоения, ни сил подняться, Пирмин горько заплакал.
Наконец, сотрясавшие его рыдания стихли. Потоки слез иссякли. Плакать он больше не мог, слезы опустошили его душу и притупили боль, облегчить которую было невозможно. Однако теперь он смог медленно сесть, не обращая внимания на боль в затекшем теле. Тяжело ступая негнущимися ногами, он подошел к одному из небольших окон в стене напротив входа и увидел слева реку, а справа луг, до самой тропинки на берегу. Пирмин выглянул наружу, не заботясь об осторожности.
Ему было все равно, что с ним станет, и неважно, подстерегают ли его снаружи волки, которым ничто не мешает выяснить, что их добыча жива. Но ничего подобного не произошло: его встретила тишина. Не звенел колокол на пожарной каланче, не было на прибрежной тропе толп взволнованных квенделей, вглядывающихся в темноту или убегающих от волков.
Над водой стелилась молочная дымка, но то был обычный утренний туман, который часто поднимался летом с сырых низин и рассеивался на окраине деревни в лучах утреннего солнца. Пирмин увидел, как крыши Звездчатки заблестели, словно покрытые лаком. Над ними в голубоватое небо поднимались завитки дыма. Новый день нес свежесть и надежду.
Кремплинга и его семью, впрочем, ничего хорошего не ожидало. Пирмин понимал, что Фиделия наверняка беспокоится – ведь муж и сын не вернулись домой. Скорее всего, она вообще не ложилась, а провела остаток ночи, бодрствуя у окна, потому что давно заподозрила: что-то не так. Пирмин знал, что нет смысла оттягивать ужасный момент, когда ему придется сказать жене правду, как бы страшно ему ни было.
Собираясь уходить, он впервые обратил внимание на обстановку хижины отшельника. Единственная комната стоила того, чтобы ее осмотреть. Дом изнутри полностью соответствовал своему внешнему виду и как нельзя лучше дополнял образ своенравного хозяина. В другой раз Пирмину захотелось бы оглядеться здесь спокойно, не торопясь.
Половина крыши, заросшая бурьяном, обрушилась, отчего потолок комнаты провалился до того, что Пирмин стоя едва не касался его макушкой. Пробравшиеся внутрь сквозь бесчисленные отверстия длинные травинки свисали до самого пола. По стенам и вдоль подоконников тянулся широкий карниз, расчищенный только под окнами, чтобы оставить вид на улицу. Вдоль стен же карниз был завален всевозможными вещами, которые почти полностью скрывали осыпающуюся отделку стен. Побеги проникшего внутрь бурьяна давно переплелись с тем, до чего смогли дотянуться.
Где-то в этой неразберихе хранилась домашняя утварь, ведь в комнате не было ни шкафов, ни сундуков для хранения посуды и прочих предметов обихода. Возможно, у Фен-деля было не так уж много вещей, потому что Пирмин видел в основном находки, которые хозяин дома принес из своих странствий. Здесь было много сухих веток, например ивы или шиповника, еще украшенных серебристыми костянками или сморщенными красными плодами; на одной из веток примостилось маленькое птичье гнездо. Повсюду свисали длинные моховые завитки.
Фендель, должно быть, собрал эти ветки на берегах Лисички, или Сверлянки, или даже у Холодной реки, ведь отшельник любил бродить далеко от дома. Там и тут попадались оленьи рога, птичьи перья, кора деревьев и даже пустое осиное гнездо. Кое-что из этого, должно быть, отыскалось в Черных камышах или в Сумрачном лесу. В одном углу поверх этих странных припасов лежал выцветший череп дикого кабана с кривыми бивнями, глядящий на Кремплинга пустыми глазницами. Впрочем, из правой торчал сухой сучок.
Карниз прерывался только у левой стены – там в нише Пирмин увидел узкий камин с открытым очагом и полуразобранную постель. Должно быть, там Фендель и спал. Пирмин невольно вздрогнул: его воображение отказывалось признать, что на этом мрачном и сыром ложе можно спать и просыпаться свежим и отдохнувшим. Теперь оно навсегда останется заброшенным, как и маленький столик с единственным шатким стулом, стоявшие у камина.
Над потухшими углями висел на крюке огромный, почерневший снаружи котел. На дне очага не было видно пепла, Пирмин заметил лишь мох возле камней. Здесь давно не разжигали огонь, чтобы хоть немного согреть холодные стены или сварить суп в котелке. Котел был небрежно прикрыт веткой папоротника и наполнен чем-то, мерцающим в полумраке. На остатки еды это не походило.
Хотя мысли Пирмина были заняты другим, он все же приблизился, склонился над котелком и слегка приподнял лист папоротника. Он догадался, что увидит, еще прежде, чем охватил взглядом содержимое котелка. Сосуд был до краев наполнен золотом. Его блеск говорил о богатстве, никак не вязавшемся ни с нищетой обстановки, ни со странной личностью пропавшего хозяина. Кремплинг ошеломленно смотрел на сияющее великолепие. Ему сразу вспомнились лица детей, просиявшие при виде монет, которые подарил им Фен-дель. Он будто бы услышал звонкий голос Блоди, который пытался разумно распорядиться драгоценным подарком, – голос маленького мальчика, получившего сокровище. На глаза несчастного отца снова навернулись слезы.
Его потрясло и то, насколько отличались условия существования, на которые обрек себя Фендель, от той жизни, какую могло бы обеспечить ему на долгие годы золото – тут хватило бы на целый клан, уж если честно. Происхождение богатства оставалось загадкой, но монеты вполне могли найтись где-то еще, как бы щедро отшельник ни раздавал его детям и ни втискивал в загребущие руки старого трактирщика, покупая себе время для одиноких попоек. До жителей деревни доходили разные слухи.
Теперь же Пирмину казалось, что свое немалое состояние Фендель тратил лишь на ежевечернюю выпивку, что всегда заканчивалось более или менее вежливым изгнанием из таверны – это и привело его в последний вечер на ферму Кремплингов. Должно быть, что-то скверное грызло бедного, а в действительности такого богатого отшельника, и несчастья его было не исправить всем золотом мира. И вот теперь воды Лисички, на берегу которой Фендель прожил одинокую жизнь, положили конец его страданиям.
С улицы донеслись голоса, и Пирмин невольно вздрогнул. К одинокой хижине кто-то приближался, спускаясь по лугу к реке, – судя по всему, несколько квенделей. Прислушавшись, Пирмин с ужасом различил голоса Фиделии, Афры и Флорина, которые на ходу звали
