лук, свежие ростки молодой зелени, осенью — орехи, калину, рябину. Зимой было туго. Делали силки, западни на птицу, зайцев. Конечно, голодали. Обо всём этом можно только догадываться. Охотились и добывали пищу мужчины, а женщины с детьми ждали их, сидя в пещерах, и поддерживали огонь.
— Я думаю, они ели и лягушек, и ящериц, и насекомых, — заявил Агафон.
— Всё возможно, и даже, скорее всего, — согласился Фома, — собирали птичьи яйца — всё шло в дело, всё, что живое. Давайте попробуем покопаться в почве — может, что и найдётся. Каменный обломок какой или уголёк.
Тут только вспомнили, что не догадались взять лопатку или какую другую захудалую ковырялку.
— Вот мы теперь, как те пещерные люди, должны приспосабливаться и придумывать себе инструмент из подручных материалов, — ворчал Роман. — И даже хуже. У тех хотя бы кость была от быка, лопатка, чтобы землю отгребать, а нам разве что палкой придётся её колупать.
Пока рылись — кто ножичком, кто деревянным сучком, — Фемистокл достал своё огниво — кремень, стальное крысало и клочок сухого мха. Молча высек огонь и стал разводить костёр прямо у входа перед гротом. Всем остальным этот способ добычи огня тоже был известен.
— Вот здорово, будем как те дикари, что здесь жили! — обрадовался Агафон.
— Как же, тут сидели. Горевали аль радовались — кто знает.
Егор подсел поближе к Фемистоклу:
— Фома, а куда они все делись? Жили, а от них самих никаких следов. От бронзового века хотя бы курганы с костяками, а от каменного ничего, кроме каменных молотков,
— Так ты сам подумай: полмиллиона лет прошло с тех пор — страшно представить. А может, и миллион.
— Целый миллион, и всё так и сидели, глядя на огонь?
— Сначала голышом бегали без огня — тепло же было. Когда похолодало, тут уж никак: или помирай, или огонь жги. Огонь и помог людьми стать. А уж как оплавился на костре металл — медь то была, — так всё куда быстрее пошло. Одно за другим: бронзовые орудия появились, гончарные изделия, одомашнивание скота, выращивание хлеба…
— Чудно это: в звериных шкурах костёр жгли, теперь мы жгём. И всё на одном месте.
Затея с костром всем понравилась. Раскопки бросили и стали помогать Фоме, подтаскивая кучи хвороста. Пылал жаркий огонь, и дым поднимался выше самой высокой пихты, клубы его и в пещеру норовили валом попасть.
— Мужики, а я нашёл следы троглодитов! — вдруг подал голос Агафон, разглядывающий портал пещеры. — Как вы не заметили: тут же весь вход закопчён!
— Где ты это увидел? — Рома со Стёпой встали со своих мест.
— Вот же: тру, тру — не оттирается, так копоть въелась! Кругом всё серое, а здесь чернота.
— Какая тебе копоть, когда это солнечный загар! Видишь, чернота только на внешней стороне, а дальше её нет.
Гоша со свечкой стал осматривать потолок, но слабый свет не пробивал чёрную тьму подземелья. Обитель вечного мрака не хотела отдавать свои тайны даже у своего выхода. Валы то ли дыма, то ли влажных испарений клубились под потолком, и за ними, высоко в глубине, Агафону что-то почудилось живое, тревожное, непонятное.
— Ой, Рома, кто это?
Две пары глаз огоньками сверкали в темноте, и не успел Агафон что-либо понять, как что-то рыхлое, мохнатое метнулось к выходу, едва его не задев. Груда перьев обдала волной воздуха, однако, бесшумно пронеслось.
— Фу ты, чучело пучеглазое! Пугач! — Как тут было не признать демона ночи — филина?
— Гоша, ты чего там разбушевался?
— Да вот чёрта глазастого гоняю.
— Ты его или он тебя?
— Пусть только попробует! Ишь, полетел, сослепу вот-вот на пень наткнётся!
Вокруг стоял, шумел, звенел и пел на разные голоса лес. Суетились, порхали птицы — всё больше мелкие, резвые и разноцветные. В котелке булькало варево с картошкой, а разведчики земных недр бурно обсуждали жизнь древних обитателей пещер. Фемистокл же, прежде чем расстаться, сказал:
— Как я и предполагал, вы немножко разочарованы, так как ожидали от пещеры троглодитов большего. Нет-нет, не возражайте, я вас понимаю. Но в следующий раз я могу показать вам одну вещь, которая вам обязательно понравится. Это подземный зал, где скопилась целая гора останков животных. Конечно, если вы желаете. Я её называю кладовой чудес, а ещё — палеонтологическим музеем.
— Ещё бы не желать! — возмутился Агафон. — Кто от такого откажется?
— А что за животные и как они там оказались? — удивился Роман. — Вы говорите какие-то фантастические вещи!
— А чёрт его знает, как они туда попали, — отвечал Фома. — Провалились сквозь землю, упали, разбились. Олени, быки. Насчёт носорогов, мамонтов ручаться не могу — не видел. А вот медведь есть, росомаха, рысь. Кости, рога, а некоторые мумифицировались — сохранились с шерстью.
— Получается, там у вас сплошные чудеса, — заметил Егор. — Мне уже хоть сейчас хочется там побывать!
— Чудеса — это верно, — заметил Фемистокл, — но на сегодня хватит, мне надо возвращаться, а в следующий раз — пожалуйста. Но я должен предупредить вас, — продолжал Фемистокл, — что по тому лазу бежит ручей и путь туда нелёгок. Туда ведёт узкий ход, и почти всю дорогу надо идти по воде и пригибаясь, чтобы не разбить голову, а метров пятьдесят придётся лезть на коленках, и всё по воде.
— Ну что ж, можно и сто метров пролезть нагишом, — расхрабрился Егор. — Как, идём?
— Конечно идём! — почти хором, одновременно ответили Роман с Агафоном, а Егор добавил:
— Жаль, что не сейчас и ждать целую неделю.
Кладовая чудес или пирамида жертвоприношений?
Июль — макушка лета и самая жаркая пора у сельского жителя, а у пчеловодов особенно. И не только потому, что температура за 30 градусов, а оттого, что этот месяц кормит пасечника весь год. Как ни в какой другой месяц, трудятся пчёлы, мёд только успевай откачивать, а тут ещё и сено надо накосить и от дождей сохранить. Про заготовку дров можно не упоминать — за это дело можно взяться и в сентябре, и в октябре.
— Не поработаешь летом, — зимой лапу будешь сосать, — не раз говорил Пётр Иванович, но добавлял: — Но и детства нельзя лишать ребят. Детство — оно бывает одно у человека, и каким оно будет, таким этот человек и вырастет: хорошим или плохим. А что такое хороший человек? Не столь важно, образованный он или нет, главное, чтобы жил честно, зарабатывал на жизнь праведным трудом и был порядочным человеком во всём. А корысть, алчность — она до добра не доводит. Душу золотому тельцу никак нельзя продавать
