реже – с членами Политбюро, отвечающими за науку, партийную учебу, идеологию, иногда с министрами. Много бесед у меня было с партийным активом, с военными. Но с Фиделем не встречался. У него и так было достаточно много высоких, на государственном уровне, военных, политических, экономических и прочих советников.
Но вот где-то в 1987/88 году прилетел я во второй по величине город страны – Сантьяго-де-Куба. Была продолжительная и, как мне кажется, плодотворная встреча с руководством провинции. Объяснял им сложную ситуацию в Советском Союзе, говорил о современных особенностях развития нашего общества, отвечал на вопросы. Чем-то я особо понравился первому секретарю партийного комитета провинции. Он пригласил меня отдельно вдвоем продолжить разговор за рюмкой рома. Пили мало, говорили много. Усталый, но довольный я пошел спать, тем более время было позднее, где-то около одиннадцати часов вечера. Но спать не пришлось. Буквально за несколько минут до полуночи в номер вошел офицер кубинской армии и на прекрасном русском языке, почти без акцента попросил меня следовать за ним.
– Может, взять моего переводчика?
– Никого брать не надо и говорить о вашем отъезде тоже не надо.
Ехали недолго, остановились у красивого особняка, вошли через охрану, и меня провели к Фиделю Кастро. Как потом я выяснил, ему что-то хорошее рассказал обо мне партийный секретарь провинции, и он захотел встретиться со мной. Беседовали вдвоем. Переводил тот же офицер, что привез меня. Собственно говоря, это трудно было назвать беседой.
В самом начале Фидель задал мне несколько вопросов: о молодежи, которая выросла уже при социализме и лично не сталкивалась с «прелестями» капитализма, о воспитательной работе и с нею, и с народом в целом, некоторые другие. Я как мог отвечал. Но в основном говорил он сам. Думаю, из часа с небольшим нашей встречи он говорил минут сорок – сорок пять. И то, как он говорил, и главное, что он говорил, потрясли меня. Потрясли образностью речи, точностью анализа и удивительным предвидением будущего. Я почти дословно запомнил, с какого необычного ракурса он рассматривал нашу перестройку.
– У нас, как и в Советском Союзе, социализм вырос на влажной почве. (Я даже попросил переводчика еще раз уточнить это слово, и он вновь сказал «влажная почва».)
Влажной, продолжал Фидель, от той крови, которая пролилась на нее во время борьбы наших народов за социализм. Поэтому так прочно и стоит он на Кубе. А в других странах социалистического лагеря он был принесен в готовом виде, извне, на чужих штыках. И как бы много потом ни дал им социализм, они не могут ценить его так, как мы. Не устоит он там. А на Кубе – устоит. И в СССР – устоит, несмотря на все попытки от него отойти. Попытки серьезные. Как же можно так резко менять всю свою политику, и внутреннюю, и внешнюю! Народу нужна ясность, без этого он в любую ловушку попасть может. Много проблем и нам задала ваша перестройка. Все в ней перемешалось, все в одну кучу свалили: и что надо менять и что не надо!
Много говорил Фидель и о том, как важно для Советского Союза иметь тесный дружеский союз с Кубой: «Никогда, ни при каких условиях США не станут другом СССР!» Всего разговора не упомнишь, но после него я о многом задумался: все ли правильно в политике М. Горбачева? До этого я ее целиком и полностью поддерживал. Закончилась беседа, все тот же офицер проводил меня до машины, сказал на прощание: «Ваша встреча с команданте длилась один час восемнадцать минут. Постарайтесь оставить весь разговор только при себе. Пусть это будет фактом вашей личной биографии».
Возвратился я в Гавану, и уже на следующий день меня приглашает наш посол на Кубе А. Капто. С Александром Семеновичем я был знаком с 1968 года, когда делал фильм на телевидении о Фестивале дружбы советско-чехословацкой молодежи, а он был членом советской делегации. Его тогда только что избрали первым секретарем ЦК комсомола Украины. Несколько раз потом пересекались мы с ним по жизни и вот встретились на Кубе. Он очень хорошо ко мне относился, приглашал меня выступить перед коллективом, даже почетной грамотой посольства наградил. Но тут был один интересный нюанс.
Я был послан работать на Кубу «по линии ЦК КПСС», как тогда говорили. В советское время партия очень строго блюла свою независимость и превосходство над государственными учреждениями, поэтому я не подчинялся посольству, но, конечно, и не игнорировал его. Беседуя со мной, А. Капто расспрашивал меня, как прошла моя поездка в Сантьяго-де-Куба, что там интересного было. Ни слова о моей встрече с Фиделем. Но было понятно, что он о ней знал и очень бы хотел услышать от меня, о чем же мы с ним беседовали. Я «не понял» его намеки, поведал о своих встречах с активом провинции, о вкусной кухне. Поговорили, улыбнулись и расстались. Я сдержал свое слово и в этих моих Записках впервые рассказываю о своей встрече с великим команданте.
Окончилась моя работа на Кубе. Прекрасная, сложная, уникальная, какая-то фантастическая жизнь. И радость от красоты, и гордость за сделанное, и наслаждение от виденного, и счастье от встреченного, и тоска по привычному.
Глава VII
Заключительная? Крайняя!
Бурные, прекрасные, ужасные последние годы Великой империи. Вызов в КГБ за предсказание ГКЧП. Предпринимательская активность непредпринимателя. «Институт социальных технологий» – гордость и кормилец. Работа с сильными мира сего, особая «песня» с Ю. Лужковым. Падение славной академии. Конец истории?
Вернулся я в Москву в августе 1988 года. Последние годы Советского Союза вспоминаются как нечто иррациональное, запредельное, будто приснившееся в каком-то фантастическом сне. Но если вдуматься, к этому сну вела длинная дорога наяву. Я не собираюсь анализировать различного рода трагические ошибки политики властей этих лет, истоки и причины гибели великой державы. Об этом написаны горы книг, прошли и идут по сегодняшний день страстные дискуссии, высказаны тысячи различных версий. Мои Записки, как сказано в Предисловии, «почти художественные», поэтому я в данном случае обращаюсь не к «умственному анализу», а к «воспоминанию своих чувств» (хорошая загогулина!).
Писал я уже в Записках, что по своим идеологическим убеждениям я социалист. Точнее, социал-демократ в классическом толковании этого понятия. Сторонник, хотя и неполный, того, что называется сегодня «скандинавским социализмом». И вот где-то начиная с моего тридцатилетнего возраста столкнулись мои представления о подлинном социализме с объективной реальностью и начались мои духовные терзания. До этого (уточню, хотя в данном случае трудно установить точные временные рамки: где-то с 1950-х и
