– Ну, так что? – спросил у него Эверетт. – Тебе от нее что-то нужно?
– Ты мне нравишься, – повторил Джонни Джекс.
Не сводя с меня глаз, он зашагал прочь и вскоре растворился в толпе.
– Что это было? – спросил Эверетт.
– Очередной вечер пятницы в клубе «Райский уголок». Подвезешь меня?
– Садись.
Я обхватила Эверетта за талию и, прижавшись головой к его плечу, слушала на фоне рева его байка завывание полицейских сирен, и пока встречный ветер трепал мои волосы, мечтала унестись далеко-далеко и больше никогда не возвращаться в обнесенное сеткой-рабицей убогое флоридское бунгало с жалким клочком пожухлой травы перед ним.
Когда мы приехали туда, окна дома были темны, и машины моей матери перед ним не было. Над головой тихонько гудел тот же самый уличный фонарь, и в его свете мельтешил рой мошкары.
– Спасибо, – поблагодарила я, слезая с мотоцикла.
– Не думай, что с тобой рядом всегда будем кто-то, кто защитит тебя, – сказал Эверетт. – Надеюсь, ты это понимаешь?
– Понимаю.
Он серьезно посмотрел на меня – он единственный из приятелей моей матери смотрел мне прямо в глаза, а не футом ниже.
– Кстати, ты в курсе, что я купил тот магазин запчастей в Джексонвилле?
– Да, мать говорила мне.
– Не хочешь приехать и посмотреть? Я мог бы дать тебе работу. Поживешь у меня, пока не подыщешь себе крышу над головой.
– Эверетт! – я похлопала ресницами. – Я не знала, что тебе не все равно.
– По крайней мере, кто-то будет за тобой присматривать. Здесь ты не делаешь ничего такого, чем не могла бы заняться там.
– Ты серьезно? Я же не разбираюсь в байках!
– Тебе не надо в них разбираться. Зато, глядишь, поймешь, к чему у тебя лежит душа.
– Я подумаю. Честное слово, подумаю.
– Только не затягивай с этим делом. Люди нам нужны сейчас. – Эверетт запустил мотор. – Ты умная девушка, Луи. Не знаю, как ты довела себя до такой жизни.
Я открыла было рот, чтобы сказать ему, что мое имя Элль, но поняла: какая, в принципе, разница? «У меня проблемы с самооценкой», – сказала я себе.
* * *
Мать продрыхла все следующее утро. Еды в доме не было, поэтому я пошла в бакалейную лавку, купила апельсинового сока и смеси для приготовления блинов и приготовила себе завтрак. После этого я навела порядок в гостиной: поставила ровно мебель, убрала картонки из-под готовой еды, женские журналы и пустые пластиковые флаконы из-под диетических биодобавок и пропылесосила ковер. Лачуга осталась лачугой, обставленной диванами с торчащими пружинами и залатанными креслами, но я все равно осталась собой довольна. Затем я какое-то время перещелкивала каналы телека, перескакивая с проповедников на мультики. Где-то в час дня до меня донесся шум смываемого унитаза.
– Не смотри на меня, – сказала мать, входя в комнату со стаканом сока в руке и в халате с дурацким рисунком из игральных карт. Войдя, она взялась опускать жалюзи, пока в гостиной не воцарился полумрак, после чего уселась в одно из кресел. – Должно быть, вид у меня ужасный.
Я хотела сказать ей, что она – женская версия портрета Дориана Грея, потому что всякий раз глядя на нее, видела себя лет этак через двадцать. Но она бы наверняка спросила у меня, кто этот Дориан, уж не новый ли мой ухажер.
Вообще-то, она все еще очень даже красивая, несмотря на таблетки и выпивку.
– Могла бы соврать мне, – сказала она.
– Ты отлично выглядишь, мам.
Вздох.
– Что ты делала вечера вечером?
– Ничего. Наткнулась на Эверетта.
– Ты сказала ему, чтобы он мне позвонил?
– Вылетело из головы.
– Господи, Луи!
– Элль, – поправила ее я.
– Без разницы. Ты хотя бы слушаешь, что я тебе говорю?
Я увеличила громкость телека.
– Дай сюда, – она указала на пульт. – Сейчас будет один хороший фильм. Мы могли бы вдвоем его посмотреть.
Кстати, фильм уже начался – про двух девчонок в психушке. Похоже, они друг друга на дух не выносили и горстями глотали таблетки. Я попыталась не сравнивать это с собственной жизнью в нашем доме.
– Анжелина Джоли такая куколка, – сказала мать. – Вот бы мне такие волосы, как у нее.
Зазвонил телефон.
– Может, ответишь?
Я подняла трубку.
– Как поживаешь, моя сладенькая? – спросил приторный голос.
– Это тебя, – сказала я и протянула ей трубку.
– Алло! – мать буквально пропела это слово.
Через пару минут она уже хихикала и томно вздыхала. Затем поднялась и сказала мне:
– Пойду с ним в спальню. А ты, дорогуша, пока сделай мне тост, идет?
Я приняла душ, надела обрезанные джинсы и футболку и вышла из дома. Я шагала по дороге босиком, желая проверить, как долго выдержат раскаленный асфальт мои пятки, но потом все-таки перепрыгнула на траву. Припаркованные машины были сплошь дешевый хлам с грязными ветровыми стеклами, отчего отражавшийся в них солнечный свет тоже казался грязным. Что ни дом – то очередная крысиная нора. Перед некоторыми в пожухлой траве виднелись игрушечные грузовики и трехколесные велосипеды.
Из одной двери на меня выпучил глаза чумазый малыш в памперсах с пустой бутылкой из-под кока-колы в замурзанном кулачке, а из темноты комнаты за его спиной доносилось бормотание телевизора. Да это просто Третий мир какой-то!
Парни из магазинчика Тоби наверняка вынесли бы мне банку пива, спрятав ее в бумажном пакете, но мне не хотелось ни с кем общаться, и поэтому я направилась в сторону парка. Это единственный в Дюбарри клочок тени с огромными кустами азалий, чахлыми пальмами и хрипящим словно в предсмертных муках фонтаном.
Я сидела на опорной стенке, стряхивая с пятки налипший на нее песок. На тротуаре муравьи растаскивали на части раздавленного жука. Мимо меня, сверкая блестящими боками, проехал черный автомобиль с тонированными стеклами. Перед бакалейной лавкой болтали две женщины. Обе прикрывали от солнца глаза ладонью, как будто салютуя друг дружке. Из-под куста азалии вылез полосатый кот и с некой долей интереса посмотрел на меня.
– В чем дело? – спросила я.
– Ни в чем, сука, – ответил он на своем кошачьем языке и, задрав трубой хвост, чтобы мне был виден его зад, ушел прочь.
И вновь черная машина. На этот раз она притормозила и остановилась рядом со мной. Тонированное стекло опустилось, и наружу высунулась голова Джонни Джекса. Это надо же, такой лузер – и на такой крутой тачке!
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Этот вопрос было бы неплохо задать вчера вечером. Он только что пришел тебе в голову?
