Мстислав расположился с венграми у городка Сапогыня, на реке Стырь, в Волынской земле. Здесь с ним вступил в переговоры князь Владимир Андреевич. Он успел побывать в Галиче у Владимирка Володаревича, а теперь занимал княжеский стол в Дорогобуже. Любимый племянник Юрия Долгорукого, Владимир попеременно поддерживал то своего дядю, то Изяслава Мстиславича с братьями — в зависимости от того, кто на данный момент был сильнее. Он и сейчас занял выжидательную позицию — что называется, «и нашим, и вашим». Князь отправил Мстиславу и венграм «питье много», а заодно предупредил их о приближении галицкого князя. Все это выглядело так, будто Владимир Андреевич оказывает почести венгерским воинам и старшему сыну киевского князя, однако трудно удержаться от предположения, что одновременно дорогобужский князь вступил в тайные переговоры с Владимирком Галицким и подпаивал венгерское войско с его ведома.
Венгры упились до полного бесчувствия. Когда Мстислав Изяславич, который тоже пировал с ними, объявил, что Владимирко близок и «идет… по нас», венгры спьяну лишь «величахуся», похваляясь, что «оже на ны придет, а мы ся с ним бьем». Мстислав все же нашел в себе силы расставить «сторожу» перед тем, как улечься спать. Но когда среди ночи посланные прибежали с известием о приближении галицкой рати, разбудить перепившихся венгров оказалось невозможно: «угре же лежахуть пьяни, яко мертви».
Владимирко со своим полком ударил на рассвете. Это была даже не битва, а резня. Большинство пришедших из Венгерской земли воинов были перебиты: «и мало их изоимаша, вси избиша». Мстиславу же с русской дружиной удалось уйти в Луцк.
Истребление венгерского войска не принесло князю Владимирку Галицкому ощутимой выгоды. Он выместил на венграх свою злобу и раздражение, однако еще больше рассорился с королем Гезой. И если раньше король воевал с галицким князем прежде всего для того, чтобы помочь своему союзнику Изяславу, то теперь он должен был отомстить Владимирку за гибель собственного войска.
ЗАРЕВО НАД ГОРОДЦОМ
Пауза в военных действиях оказалась очень непродолжительной — всего несколько недель. За это время Юрий ничего не смог сделать. Положение его оставалось отчаянным. Он потерял почти всех своих союзников, а его собственная дружина значительно поредела после побоища на Руте: «Не имеяше ни откуль помочи, — пишет о нем летописец, — а дружина его бяшеть оно избита, оно изоимана». Половцы же ушли в свои степи, и им также требовалось время, чтобы зализать раны.
Уже в середине июля 1151 года полки Изяслава Мстиславича и Вячеслава Владимировича двинулись к Переяславлю. Вместе с ними шел младший брат Изяслава Святополк, вернувшийся с Волыни, а также союзные берендеи. «Не идет место к голове, но голова к месту» — так, уже известной нам пословицей, объяснял свои действия Изяслав. Он намеревался выбить Юрия с юга, заставить его уйти в Суздаль. Присказка же о «голове» и «месте» имела еще один смысл: расправившись с Юрием и изгнав его за пределы собственно «Русской земли» (в узком значении этого слова), Изяслав намеревался вместе с королем Гезой нанести удар по князю Владимирку Галицкому, отомстить ему за пролитую у Сапогыня кровь.
В этих исключительно тяжелых условиях Юрий все же нашел в себе мужество принять вызов. Он надеялся, что переяславцы поддержат его, — и они действительно выразили готовность биться за своего князя. Но стойкости их хватило всего лишь на два дня.
В течение этих двух дней полки Изяслава Мстиславича подступали к Переяславлю, но не могли взять город. Решающее сражение произошло 17 июля (точную дату называет Новгородская Первая летопись). Киевский летописец так рассказывает об этом: «Третий же день ехаша по обычаю бится, и пешце выринушася (выскочили. — А.К.) на не (на них. — А.К.) из города, и тако наехавъше [на ня], много избита пешьце и предъгородие («внешний город», посад. — А.К.) пожгоша».
Потери оказались ощутимыми. Удержать город Юрий был не в состоянии. Понимая это, Вячеслав и Изяслав направили к нему послов с предложением мира. Впрочем, условия этого мира очень походили на условия капитуляции. Князья готовы были оставить Переяславль — но уже не за Юрием, а за его сыном; самому же Юрию предлагалось навсегда покинуть Южную Русь и отказаться от союза с Ольговичами и «дикими» половцами, которых он из года в год наводил на Русь. «Кланяеве ти ся, — передает слова князей киевский летописец. — Иди Суждалю, а сына посади Переяславли. Не можем с тобою быти».
Юрий «неволею», то есть вопреки собственному желанию, вынужден был принять предложенные условия. 24 июля, в день святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, он вместе со своими сыновьями целовал крест брату и племяннику. Крестоцелование проходило близ Переяславля, в церкви Святых Бориса и Глеба, построенной князем Владимиром Всеволодовичем Мономахом на реке Альте — месте гибели святого Бориса. И место, и время действия имели символическое значение: клятва, данная в день гибели святого Бориса и на том самом месте, где произошло злодейское убийство, должна была соблюдаться особенно строго — ее нарушитель вполне мог уподобиться окаянному клятвопреступнику и братоубийце Святополку.
Правда, Юрию удалось выговорить себе отсрочку. Князья настаивали на его немедленном уходе в Суздальскую землю, Юрий же упросил их немного подождать. «Иду в Городок (то есть в Городец Остерский. — А.К.), — заявил он, — а тут перебыв, иду в Суждаль». Изяславу Мстиславичу это не очень понравилось. Однако действуя с позиции силы и уверенный в своем полном военном превосходстве, он согласился подождать — но лишь до конца месяца. «Ты нам брат еси, — объявили послы от имени Вячеслава и Изяслава, — пойди же в свои Суждаль. Аже Городъка деля мол-виши (то есть если просишь из-за того, что надо уладить какие-то свои дела в Городце. — А. К,), то за сии месяць за один перепочив, пойди же в свои Суждаль». А далее следовала прямая угроза: «Не пойдешь ли, а мы тако же пришед-ше своими полкы, станем около Городка, якоже и еде стоимы. Но на том целуй хрест, яко ти в том в всем устояти, и Киева под Вячеславом и под Изяславом не искати».
Юрий вынужден был целовать крест еще раз. Он признавал киевский «дуумвират» племянника и брата, выступающих как единое целое, и отказывался от всяких прав на киевский престол. Отныне Изяслав Мстиславич, как и Вячеслав, был для него «братом» — а ведь еще совсем недавно он подчеркнуто именовал его «братом и сыном». Кроме того, «нужею», то есть насильно, Юрий подтверждал отказ от союза со Святославом Ольговичем, на чем особенно настаивал Изяслав. «Святослав же ти Олгович не надоби», — было заявлено Юрию. «И тако Гюргеви не вмени его».
На том переговоры и завершились. Вячеслав с Изяславом ушли в Киев, Юрий же направился в Городец Остерский, оставив на княжении в Переяславле своего сына Глеба.
К этому времени относится первый открытый конфликт между Юрием и его старшим сыном Андреем. Еще когда князья были в Переяславле, Андрей предложил немедленно уйти в Суздальскую землю, то есть действовать в точном соответствии с условиями мирного договора. Он совершенно не понимал, зачем нужно задерживаться в Городце. «На том есмы целовали крест, ако пойти ны Суждалю», — напоминал он отцу. Киевский летописец приводит и другие его аргументы: «Се нам уже, отце, зде у Рускои земли ни рати, ни что же (то есть нет ни войны, ни какого другого дела. — А.К.). А за тепла уйдем». Юрий с доводами сына не согласился. И тогда Андрей стал проситься одному уйти в Суздальскую землю, не дожидаясь отца. Юрий пытался удержать сына («встягавшю его много»), но тщетно: Андрей настоял на своем. И когда Юрий выехал в Городец, Андрей покинул его; «и пусти и отець, и иде в свои дом».
