Из дота ударила долго ожидающая именно этого момента «сорокапятка», чертя в воздухе красную линию. Пробить лобовую броню «штурмгешюца» она могла лишь с расстояния в полсотни метров, это потом уже выяснится на испытаниях. Бронебойно-трассирующий снаряд угодил в правый борт, и самоходка застыла, лениво поднимая в небо небольшой дымок с копотью. Следующий снаряд, выпущенный уже по неподвижной цели, попал точно в место, где за бронёй прятался бензобак, и из железной коробки наружу вырвался выхлоп пламени.
Миновал ещё один критический момент. Продолжения атаки с запада, от пятого форта не последовало, пионеры вермахта сейчас чинили наплавной мост, проломленный следующим штурмовым орудием. И у немцев дела не всегда шли хорошо.
Ненашев взглянул на циферблат. Держаться надо ещё два часа, потом, так или иначе, с севера в город ворвутся немцы. Гудериан переправился севернее, и уже ничто не поможет Бресту.
Тактике ведения уличных боёв Красную армию ещё не учили. Красноармейцев быстро выбьют из города, а одиночных стрелков, как и прошлый раз, добьют немцы или местные. Итак, добавим ещё минут тридцать-сорок, и фрицы выйдут в тыл, предварительно и окончательно перерезав последний выход из крепости.
Сзади раздался шум, и Ненашев, обернувшись, увидел Иволгина, всего в пыли и копоти. Политрук, закопчённый и изодранный, тяжело привалился к стене траншеи, пытаясь отдышаться. А какой у него взгляд! Панову внезапно захотелось уточнить его «политико-моральное состояние», именуемое по флотскому, язвительному жаргону «полиморсосом».
– Ты, это… Как, целый внутри?
Замполит начал вставать, двигаясь какими-то рывками и тихо озверевая. Да как он может – так? Но начальник и сам выглядел неважно, весь покрытый пылью и грязью, а под глазами уже отёчные синяки. Видно, где-то его хорошо приложило.
Ненашев сжал губы, зверя он в Иволгине разбудил – никого не любить, не жалеть. А дальше ему самому надо вновь подняться.
– О! Вижу, что уже в норме. Уймись, не в обиду сказал, и давай за твоё боевое крещение, – достал флягу Максим.
– Я не могу пить.
– Один глоток. Это приказ.
К удивлению Алексея, ему чертовски захотелось есть. И почему он не пообедал там, с бойцами в доте. Максим поймал его взгляд и удовлетворённо кивнул: Великая Отечественная война для политрука началась раньше выступления Молотова. Преодолел себя, научился убивать врага.
Ломая всякий пафос, со стороны немцев раздался длинный свисток, приглушённый расстоянием. Они не хотели уступать, былой кураж сменился упёртостью в желании если не стремительно прорвать, то прогрызть оборону русских, и Панов знал, они это обязательно сделают. Но уже гораздо позже, чем в былой реальности.
– Щас опять полезут, – вздохнул Максим, сбивая с себя пыль и надевая каску.
– Откуда знаешь?
– Мать честная! Тебя что, по-немецки свистеть не учили? Слышишь сигнал к атаке? Давай двигай на левый фланг!
Вермахт шёл не один, а гнал впереди пленных с ящиками в руках. Застучавший из дота пулемёт без сомнений повалил всех, и своих и чужих, на землю.
«Девяносто восемь, девяносто девять, сто».
– Санитары!.. Мать вашу! Куда вы подевались?!
Два красноармейца несли мимо Ненашева по ходу сообщения очередное тело, накрытое плащ-палаткой.
Чёрт, как давит, гад! Именно давит, методично и умело выбивая его людей из траншей и укрытий. А иначе нельзя, стоит чуть перестать «держать врага за пояс», сразу накроют артиллерией. Немец тоже очень любил дистанционную войну, когда пехота занимает изрытую снарядами территорию.
И что? Когда дрогнет враг от танковой атаки? Где помощь? Или врут мемуары? Почему не идёт в атаку дежурный батальон 22-й дивизии, где пехотинцы-мотострелки?[215]
По коже пробежали мурашки. Верно, теперь строить бой на фактах-воспоминаниях именно здесь – авантюра, внесены уже необратимые изменения в реальность. Если немцы начинают постепенно действовать иначе, то чего следует ожидать от своих?
Как вопросительно на него поглядывают бойцы. Где наши снайперы-зенитчики? Где лучшие в мире лётчики на лучших в мире самолётах? Где лавина с блеском стали? Где, чёрт возьми, непобедимая Красная армия?! И ведь пока не объяснить, что это именно они и есть! Но какое терпение, доверие именно ему, бросающему своих дедов сейчас на смерть!
– Наши! Наши! – крикнул связист рядом с ним, радостно вскидывая руку вверх.
Максим приложил к глазам бинокль.
В небе плыли шесть двухмоторных самолётов СБ, они шли без истребительного сопровождения бомбить аэродром, где базируются столь досаждавшие всем немецкие пикировщики. Результат Саша знал: машины одну за другой собьёт дежурное звено «Мессершмиттов». Никто из лётчиков, видя гибель товарищей, с боевого курса не свернёт. Последнему горящему бомбардировщику не хватит трёхсот метров долететь до цели[216].
Однако Панов ошибался: эти, поднявшиеся с взлётного поля рядом с Пинском, принялись обрабатывать переправы немцев через Буг. Немцы перво-наперво ударили по ряду новеньких Пе-2, удивляясь, почему они не горят. Они не знали, что самолёты собрали недавно, не успев заправить, и долго бомбили их, давая возможность бомбардировочному полку совершить несколько вылетов[217].
СБ очень грамотно зашли со стороны солнца, и облака разрывов от зенитных снарядов появились, лишь когда начался второй заход.
Рядом вспыхнул воздушный бой. Четыре «чайки» бросились наперерез восьми «Мессершмиттам»[218], нацелившимся на советские бомбардировщики. Выделывая пируэты, самолёты мелькали в небе. Спустя пару минут один из них, объятый пламенем, беспорядочно кувыркаясь, уже падал на землю. «Немец», – всматриваясь в бинокль, определил Ненашев. Всё верно, «худой» силуэт ни с чем не спутаешь.
– Ура! Сбили фашиста! – крикнул Максим, поднимая боевой дух.
В ответ раздался могучий рёв, казалось заглушивший звуки боя. Люди воодушевились. Сердце замирало, когда глаза следили за поединком в небе. Жива и сражается наша авиация!
Ещё один «сто девятый», задымив, отвалил в сторону. Потом два разных по окраске самолёта столкнулись и обломками рухнули вниз.
Воздушный бой закончился внезапно, как и начался. Лишь два купола висели в небе, напоминая о жесткой схватке. По одному с западного берега внезапно хлестнули очередью, и надутый воздухом шёлк смялся, на секунду превращаясь в медузу, а после, окончательно сдувшись, парашют тряпкой отлетел в сторону.
