«Перебило стропы», – догадался Панов и отвернулся. Саша не знал, что пилот, совершивший таран, не погиб, а выжил, удачно угодив в пруд.
Генерал уселся за полевой рабочий стол с расстеленной тактической картой.
– Нам сбивают темп наступления! 45-я дивизия завязла в цитадели, на флангах большевики пришли в себя, опираясь на заранее занятые долговременные огневые точки.
Вся артиллерия уже работала только по ним, поднимая землю на дыбы. Земля и песок не успевали оседать. Но стоило пехоте приблизиться после обстрела, как по ней сразу открывали пулемётный и пушечный огонь, а штурмовые группы отбрасывали. Дело доходило и до штыковых атак.
Хуже всего было на юге, там русские уверенно вели огонь, как-то ухитряясь видеть их передвижение и во время обстрела.
Батареи большевиков замолчали, либо подавленные, либо израсходовавшие весь боезапас. Отходившую артиллерию русских авиация засекла и уже обрабатывала их колонны на марше.
Однако необходимо подождать, пока на восточный берег не переправят орудия прямой наводки. Желательно – постоянно выручавшие их зенитки калибра «восемь-восемь», но и им, чтобы наверняка добраться до амбразур, надо сначала разбить нависающий над ними бетонный козырёк.
– Товарищ майор, танки сзади!
– Чьи? – Лицо Максима побелело: неужели немцы?!
Если ты чуть поменял историю, готовься, что врежет и она. Новый слепой случай, мудрость вместо глупости врага.
– Наши! Это наши, комбат!
«Свои», – облегчённо выдохнул майор, но что-то вновь сжало страхом душу.
Разворачиваясь в линию, поднимая шлейфы пыли, шли в атаку Т-26. Машины на скорости около десяти километров в час неуклюже переваливались с боку на бок, с коротких остановок били осколочными снарядами по немецкой пехоте, прорывавшей позиции уровского батальона[219].
Чуть сместив направление атаки, как и в прошлый раз, шёл прикрывать отходившую 22-ю дивизию танковый батальон. Прячась за броней, позади них бежали мотострелки.
– Стой, стой! – перед танком с поручневой антенной на башне махал руками человек, едва успев увернуться от гусениц.
Т-26 резко встал, и крышка люка лязгнула, почти вылетев наружу.
– Что, жить надоело?! – высовываясь по пояс и стуча кулаками по броне, истошно заорал Саньков.
Панова обдало гарью и выхлопом мотора, работающего на бензине. Он, чихая и морщась, изумлённо посмотрел на закопчённое лицо капитана, постепенно узнавая его по какой-то очень бодрой довоенной фотографии. Не убило тебя, как прошлый раз – значит, меняем! В мелочах, но ломаем прошлое под Брестом!
Надрывая голос, Максим сердито завопил в ответ:
– Куда тебя черти понесли! Там у фрицев орудия ПТО! Сгореть геройски хочешь?
Сдерживающий бой предлагает холодному разуму командира уметь вовремя остановиться, сохраняя войска для следующих контратак.
А танкисты 22-й дивизии не только не знали сил немцев, но и наступали как учили, в надежде на удачу и стремительный удар. При первом хорошем натиске враг сразу побежит без оглядки. И он на деле побежал, однако зная, где остановиться и встретить русские танки.
Подавить орудия немцев, выставленные на прямую наводку, Ненашев не мог. Нечем и не видно их. Маскирующий эффект от дыма работает в обе стороны.
Тридцать шесть орудий отдельного противотанкового батальона 34-й дивизии наверняка уже здесь. Вес пушки небольшой, должны давно переправить. О 22-й дивизии русских им известно, как и о другой цели – амбразуре дотов.
Панов вспомнил, что оговорился, и уже открыл рот, чтобы объясниться, но с удивлением увидел, что танкист, вытиравший лоб и поправлявший шлемофон, его понял. Кто такие фрицы, в СССР знали задолго до войны[220].
– Немцев, говоришь?
– Да! Как хочешь, но передавай: из дыма не выходить! Тут живые нужны, не мёртвые! И к Бугу не выйдут, увязнут в грязи! Я это тебе обещаю! Сам готовил!
До разгоряченного боем капитана танкистов наконец дошло. Он буквально упал вниз, хватаясь за микрофон.
Япона-мать, связисты хреновы![221]Полчаса назад радиосвязь ещё работала, а сейчас беспомощно шипела. Чёрт! Да он сам забыл выключить передатчик, и теперь надо ждать, когда он охладится, иначе хана рации![222]
Тогда он высунулся из люка по пояс, то стреляя сигнальными ракетами, то махая флажками. Ни хрена не видят экипажи, но помогают уровцы, чуть ли не телами останавливая идущие на верную гибель танки.
Что может сделать с Т-26 германская пушка в 37 миллиметров, танкист очень хорошо представлял. Эх, не получили они ещё новые танки! Сюда бы пару КВ, он обкатанный и надёжнее нового Т-34.
Пусть броня изделия завода в Харькове и не хуже, но кто додумался поставить башню-пирожок, где с новой 76-мм пушкой едва развернёшься? А движок! И как быстро дохнут фрикционы на марше! Конечно, машину непременно доведут до ума, но нет ещё в душе полной веры в новую технику[223].
Орудия немцев сразу принялись гвоздить по месту, откуда летели в разные стороны сигнальные ракеты русских: вот он где, командир русских! Метко выпущенный вражеский снаряд угодил прямо в двигатель. Танкист едва успел выпрыгнуть, и Ненашев буквально втянул его с брони в траншею. Потом в люке показалась голова башнера, но вместо него оттуда вырвалось пламя. Танк вспыхнул. В корпусе громыхнуло первым взрывом, дальше сдетонировал боекомплект, и башня, вытолкнутая давлением, пробкой слетела набок. В небо ударил пятиметровый столб огня и сразу опал. Машина принялась гореть, сухо потрескивая, как дрова в печке.
Четвёрка танков в атакующем порыве вырвалась из дымовой завесы на сто метров вперёд. Тут же на их пути взлетела земля. Затем ещё раз. Стреляли не противотанковые пушки, а два орудия прямой наводки с западного берега реки.
