Хе-хе.
Мне пришлось действовать осторожно. Айвен лег в реабилитационную клинику (никого не напоминает?), а ты начала поиски нового жилья. С каждым днем тебя все больше раздражали колкие замечания зажиточной «нафталины» о твоих расходах, словно отказ от латте сделает тебя миллионершей. Я был вежлив. А потом, за две недели до того, как вы с Номи лишились крыши над головой, пришел в твой кабинет.
— Ну как ты, держишься?
— Не очень, — сказала ты.
— Пообедаем?
Я настоял на совместном обеде за мой счет (для чего еще нужны друзья?), и мы долго сидели в «Савэне». Я вскользь упомянул о гостевом домике, и неделю спустя ты пригласила меня на обед, вызвавшись заплатить. На этот раз мы пошли в «Савадти», и ты упомянула о гостевом домике. Тебе в голову пришла идея (а инициатива должна была исходить от тебя), и ты попросила меня назначить арендную плату. Мы занимались любовью (переезд — дело хлопотное), а потом пришло сообщение: «Ты не спишь?»
Твоя первая ночь на новом месте — тебе, понятно, не по себе. Уже далеко за полночь, а я твой домовладелец (ты настаивала на арендной плате), и, как хороший домовладелец, я обязан ответить.
Я: Все нормально?
Ты: Да. Кровать удобная. У тебя такая же?
Ты в моем гостевом домике, но хочешь оказаться в моем доме, и Суриката спит, арендная плата списана, и я пишу тебе, чтобы ты пришла и посмотрела сама.
Через три минуты раздается стук, и я открываю тебе дверь.
Ты подхватываешь на руки Онька и обещаешь, что когда-нибудь сменишь его ужасное имя, и он выскальзывает, и твои руки свободны. И тело свободно. Ночь свободы. Ты приближаешься. Медленно.
— Меня здесь нет.
Я подхожу к тебе. Медленно.
— И тебе нельзя здесь спать.
Наши губы так близко… Мы близко… У твоей дочери через несколько недель выпускной — впереди важный день. Ты станешь на шаг ближе к свободе от ежедневных материнских обязанностей. Ты дрожишь. Устала носить и распаковывать вещи.
— И нельзя никому говорить, что я была здесь.
Ты подносишь мою руку к своей мураками, направляешь мои пальцы к своему лимончику — ты по мне соскучилась. Ты хочешь меня. Я целую тебя в шею.
— Мэри Кей, — бормочу, — как же я могу кому-то рассказать, если тебя здесь не было?
Ты обхватываешь мой торс ногами, я несу тебя в свою кровать (О ДА!), ты высвобождаешься из моих рук, забираешься на кровать и подпрыгиваешь. Щупаешь матрас и улыбаешься.
— Ну ты и врунишка!
— Почему?
— Джо, у тебя кровать гораздо лучше тех, что в гостевом домике.
Сначала ты хочешь, чтобы я был сверху, а потом хочешь сама быть сверху и хватаешь меня за волосы.
— Прости.
— Я не против.
Я внутри тебя, я сжимаю тебя, ты прижимаешься ко мне.
— Я хочу все, — говоришь ты, — я хочу всего тебя, без остатка.
* * *
Играть в шпионов весело, и у нас хорошо получается, Мэри Кей. Ты «в восторге» от нашей первой ночи, но ты права. Слишком рискованно находиться в моей кровати, когда Суриката рядом. Мы начинаем импровизировать. Ты приходишь домой на «обед», идешь на работу и «забываешь свой телефон», так что приходится спешить обратно, и ты всегда позволяешь Номи съездить в Сиэтл, чтобы навестить Пегги и Дона, потому что у Пегги и Дона много фотографий Фила и столько же историй о нем. Их магазин был святыней для Фила еще до его смерти, и я согласен, что Номи полезно общаться с людьми, которые любили ее отца.
Я не вижу в нашей конспирации ничего плохого. Мы заботимся о Номи. Я счастлив. Ты счастлива. Черт, даже Оливер счастлив: «Когда у нас с Минкой появятся дети, я расскажу им эту историю про два дома!» Только у Сурикаты тяжелые времена. Ее можно понять. Она скучает по дому, скучает по отцу, не снимает одну и ту же футболку «Сакрифил» с тех пор, как вы переехали, — и иногда, как сейчас, ты начинаешь беспокоиться. Минуту назад мы смеялись, но затем над твоей головой сгущаются темные тучи, и ты вздыхаешь.
— Я боюсь, что она узнает.
— Нет, — говорю я, — не узнает. И уроки у нее будут длиться еще один час и двенадцать минут, я поставил будильник.
Ты улыбаешься в ответ — я тебе нравлюсь, — и я щекочу твою ногу, а ты отстраняешься. Я замираю. И отстраняюсь.
— Хочешь, чтобы я остановился?
— Да, — говоришь ты, лаская мою ногу. Потом шлепаешь ладонью по моей ноге и кричишь: — Конечно, я не хочу, чтобы ты останавливался, но я же ее мать… — А я отчим. Почти. — Она только что потеряла отца. Может, она хорошо воспримет… нас с тобой, но если она почувствует себя хуже, чем сейчас… Тогда я, скорее всего, не смогу быть с тобой, Джо. Я себя возненавижу.
— Я все понимаю, Мэри Кей. Если ты считаешь, что нам лучше дождаться ее выпускного… я согласен.
Я предлагаю подождать, и ты отвечаешь, усаживаясь на меня прямо здесь, в гостиной, как будто сама мысль о расставании настолько ужасна, что мы должны удалить ее из наших систем. После ты застегиваешься на все пуговицы — так мило! — и останавливаешься у входной двери.
— Сказать тебе, о чем я мечтаю?
Да.
— Да!
— Все очень просто. Больше никаких перемен в жизни Номи. Я мечтаю о нескольких спокойных месяцах для нее. Жить в гостевом домике, весело провести каникулы. Затем, прежде чем она вернется домой на День благодарения, я расскажу ей про нас с тобой, дам ей время собраться с мыслями.
Целую твою правую руку. Целую твою левую руку.
— Я обещаю, что твоя мечта сбудется.
Ты уходишь — я человек слова. А через пару часов в мою дверь стучат. Суриката.
— Номи, — говорю я. — Входи.
— Можно воспользоваться вашей духовкой?
— Конечно. И кстати, тебе не нужно спрашивать разрешения. Ваша кухня еще нуждается в доработке, я в курсе.
— Не только кухня, — говорит она. У нее в руках контейнер с тестом для шоколадного печенья. — Холодильник шумит, окна запотевают, и хотя коты не заходят в наш домик, пахнет так, будто заходят… — Ее отец недавно умер. Ей нужно выпустить пар. Она сглатывает. — Но врываться в чужой дом все же странно, так что я буду стучать, хорошо?
— Как скажешь, Номи.
Насчет гостевого дома Суриката права. Он не доделан — я ведь думал, что до появления Форти в запасе еще много лет. В главном доме три спальни, и вы с Сурикатой могли бы жить здесь, и скоро так и будет, но сейчас мы помешаны на личных границах; за это я и люблю тебя, Мэри Кей.
Номи разогревает мою духовку и вздыхает:
— Зачем вам так много книг?
— А что такого?
— Мама терпеть не может, когда я так отвечаю.
