тела голова, была зажата в больших, вздрагивающих от напряжения отцовских ладонях.
— Приклеилась вином, а я наклонил… — говорил отец, растерянно улыбаясь.
Тетя Зина встала, вдруг покачнулась. Дядя Ига успел подхватить ее и, извинившись, ушел, осторожно ведя жену в спальню. Итальянцы будто не заметили, что произошло, продолжали увлеченно говорить, видимо обсуждая какое-то трудное предложение их советского коллеги. Скоро они засобирались в Москву, и дядя Ига пошел их провожать. На даче стало тихо. Только слышались скрипучие крики птиц.
Василий пошел к сараю и стал колоть дрова. Вера укладывала тяжелые дубовые поленья. Тут появилась Катя, ее не было за столом. Объяснила: гуляла с подружкой. Хорошенькая подружка — в форме летчика. Виталька видел, чего уж врать.
Мальчик поплелся к сараю. Ему было жаль отца. И хотелось понять тетю Зину. Она ведь хорошая. Неужели из-за тюльпана?
Дубовые чурбаки поддавались трудно, и отец скоро устал, присел на широченный пень. Рядом стояла грустная мать. Разговор у них шел, видимо, о злополучном тюльпане из Венеции.
— Откуда у нее? Ведь пролетарского класса человек! — удивился отец.
— Откуда? Живет без любви. Ну, а на месте ее что-то должно же быть? Страсть? Маленькая или большая? Кто знает, которая наперед сунется. К ней вот маленькая пристала.
— Вот даешь! Да сроду она не была скопидомкой…
Виталька стоял за углом, старался уложить разговор родителей в свою сказку, но у него ничего не получалось.
5
Катя была задумчивая, какая-то отрешенная. Она вышла от матери и направилась искать Витальку.
— Пойдем дроздов пугать! — сказала она. Больная мать напомнила ей об этом.
— А где они? — удивился мальчик.
— Слышишь, трещат. Это дрозды-рябинники. Они клюют мамину черную рябину. Мы сегодня собирались с мамой, так получилось…
— Папа разбил тюльпан, а она заболела, да?
— Ну, что ты!
«Почему она не говорит правду? — подумал Виталька. — Это точно, как в сказке».
Кусты черноплодной рябины с блестящими листьями и синеватыми гроздьями ягод росли на опушке дубравы. Крупные серые птицы, вереща, взлетали с них и, будто маленькие самолетики, набирали высоту и скрывались в густой, местами поржавевшей листве дубов.
— А как вы их пугаете?
— Папа пугает ружьем… Но они хитрее! Начнут вот там кричать, у того дуба, папа туда, а они позади его тихонько садятся и клюют.
— А зачем эти ягоды? Они сладкие?
— Попробуй.
Виталька сорвал твердую ягоду, разжевал. Она была вовсе не сладкая и так связала язык, что тот не стал ворочаться.
— Ну! — сказал он и выплюнул. — Кому нужна?
— Мама варит варенье.
Дрозды больше не появлялись, и Витальке стало скучно. Но Катя вытащила из сумки катушку черных ниток и сказала, чтобы он ей помог опутать кусты.
— Зачем? — спросил Виталька. Ему было нехорошо оттого, что сказка не складывалась: начало было совсем не то, а конец не появлялся, сколько он ни думал.
— Птицы боятся сетей.
— А раньше чем питались, когда рябины не было?
— Как не было, была, только красная. Мама велела ее вырубить, посадить черную. Папа так и сделал. Ну, завязал, что ли?
Виталька завязал нитку, бросил катушку через куст, Катя поймала ее. Он делал это раз за разом, размышляя о том, что неужели такие хитрые дрозды, которые обманывают дядю Игу, побоятся ниток? Что их бояться? Пусть прилетают, клюют. Ягод вон сколько, не прикроешь ладошкой. А что им есть? Если красную вырубили, а черную не дают, куда им деться?
Где-то впереди закричали рябинники, тревожно и призывно, и Виталька похолодел: увидели черные нитки и сообщают другим. А надеялись поужинать! Куда теперь им лететь? Захватили у них землю, и теперь лети куда хочешь.
— Что ты, уснул? — услышал он голос Кати. — Думаешь, мне охота возиться? Пойдем лучше на пруд.
— Я думал, толстолобиков половим…
— Чудной! Какие теперь толстолобики! Итальянцы тебе понравились?
— Нет, — сказал мальчик. — Все говорят, но не по-нашему.
— Как же они должны говорить?
— Не знаю… Понятно… А то чего нам сидеть, если они о своем?
— Тоже верно. Соображаешь!
Шли на пруд скошенным полем и лугом с отросшей отавой. Мальчик рассеянно слушал, что говорила Катя про Италию и итальянцев, она ездила туда с папой и мамой, когда была еще совсем маленькая. Помнила смешной бой петухов, а больше ничего. Мальчик хотел спросить, что это такое, но не спросил. Он думал о дроздах и о рябине. Ему было жаль дроздов, и он мучился и не знал, что придумать. Странное дело, все сегодня получалось у него не так, как хотелось бы кончить сказку. У сказки добрый конец, а тут он не приходил.
Они шли берегом круглого пруда. На темной воде плавали узкие листья ив, напоминая уснувшую плотвичку. На вопросы Кати, почему он невеселый, мальчик пожимал плечами. Что-то он не понимал сегодня, и это его удручало. Не понимал он тетю Зину, как не понимал итальянцев.
Дядя Ига позвал их домой, прервав его размышления. Он взялся было за гитару, перебирая струны, просительно взглянул на Веру, но та отрицательно покачала головой — петь ей не хотелось, хотя в глазах ее и блеснул азартный огонек. Ужинали, сидя на веранде. Пили чай. Мальчик наблюдал взрослых и все думал и думал, как закончить свою сказку. Ему самому хотелось стать ее героем. Тогда отец перестал бы говорить ему: «А, какой ты мужчина?»
Взрослые еще допивали чай. Над пустынным полем висело низкое солнце. На опушке дубравы, обманутые людьми, раздраженно кричали дрозды-рябинники. Мальчик еще утром заметил на окне веранды кривой садовый нож и не думал, что он ему пригодится. Выйдя из-за стола, он стал спиной к окну, взял этот нож и, прижав к бедру, боком вышел с веранды. Он бежал меж темных и корявых дубов-великанов туда, где кричали дрозды. Подбегал к одному кусту за другим, острым концом кривого ножа разрезал черную паутину ниток, хватал руками. Нитки больно резали пальцы. Он слышал голос отца, тот звал его — надо ехать домой. Но не бросил свое дело, пока не выронил и не потерял нож. Остался, кажется, один куст, тот, который они не обмотали.
— Ты где пропал? — услышал он рядом взволнованный голос матери. — Испугалась уж: не сбежал ли домой?
— Не осмелится! — не преминул укорить его отец.
Но замечание на этот раз не задело мальчика. И хотя он еще не понимал того, что сделал, но то, что сказку он закончил сам, — это он знал точно. Отец и мать не заметили перемены, происшедшей с ним.
И когда на следующее утро тетя Зина не обнаружила на кустах черной рябины ни одной ягоды, а Катя так
