Час возвращения
ЧАС ВОЗВРАЩЕНИЯ
Роман
1
Что весна будет затяжной, Иван Венцов знал еще тогда, когда появился ее первый признак — бахрома длинных сосулек по крышам. Именно длинных.
Днем солнце глядело ясно, но мороз не отступал, упирался, и вода из подтаявшего на крыше мастерской снега натекала на сосульки перед серым от копоти окном; они, рубцеватые, в наплывах, все утолщались и удлинялись, пока, уподобившись прозрачным пикам, не воткнулись в снег.
Но что природа? В ней одно кончается, другое берет начало, и так — вечно. А как быть ему, Ивану, маленькой песчинке земли? Что он может поделать, если люди несправедливо поломали ему жизнь, остались глухи к его душе: живи как хочешь.
Прошлой весной ссадили Ивана с трактора, послали в ремонтную мастерскую: нарезай болты да гайки, заваривай трещины да дыры. Это его-то, механизатора высшего класса, машинолюба, лишить руля? Ведь машина для него живая, умная, все чувствующая. Найдется ли тот мастер, который сможет, как он, взять от нее все, на что она способна, и не надорвать ее? Да нет, не найдется такого человека в целом белом свете. Завидуют, что ли, ему люди, нарочно все подстраивают. Ну разве тогда, когда он утопил свой трактор в речке Беспуте, он виноват в чем? Послали его на другой берег, на вспашку, а вода так поднялась, что в брод уже нельзя было. Стоять ему, что ли, ожидать, пока уймется Беспута? Летом, в межень, курица перебредет, а тут, поди ж ты, такая сумасшедшая, держи — не удержишь. Иван и задумал тогда по хлипкому мостику перебраться. И перебрался бы, если бы на самой середине у него голову не обнесло. Взглянул вниз, а там, под щелявым настилом, крутится-вертится она, Беспута. Сам из кабины едва успел выскочить. Трактор после выволокли тросами. Иван его восстановил, довел до дела, сдал как есть и лишился его. А без него разве же он человек? Что ему могла дать работа в ремонтной мастерской? Не работа там — одно угасание души. Иван затосковал.
Первый постук весны обострил горечь его прежних бед и заронил упрямую надежду: нет, он покажет себя. И начинал строить планы, пробовал найти подход к начальству, но, увы, безнадежно. Оставалось одно — «обновить географию». Но что скажет на это Вера, жена? Она счастливая, ей всегда добро. А дети как? Поди, забыли родителей, живя за дедушкой-бабушкой? В раздумьях, в нелюбимой, вялой работе катились дни.
Зима, озлясь и на себя, и на вдруг осмелевшую весну, начинала лютовать с прежним рвением: выбрасывала из своих сусеков последние запасы снега, чтобы замести, стереть с лица земли нечеткие еще следы весны, устраивала в полях кутерьму, рвала горло дорог сугробами и, отрезая землю от тепла, занавешивала тучами солнце. Иван немного успокаивался, тоска по скорой весне, широкому полю и трактору утихала.
Потом уж не однажды на день менялась погода — в природе шла борьба за каждый час. То вспыхнут снега под молодым яростным солнцем, то в стремительном набеге пролетят, клубясь, тучи и мелким горохом стеганет колючая ледяная крупа. И снова белым-бело вокруг.
Маялся Иван душой, искал необидный для себя и для семьи выход. Стал все чаще приходить домой нетрезвый, а ведь крепился после того печального случая на реке Беспуте. Видел, что дело плохо, и пробовал утихомирить себя.
В тот вечер закат маняще пластался по небу, а напротив него, в ночной стороне, на звонкой синеве резался пронзительный серпик месяца. Тревожно было вокруг. Непонятные шорохи шли из голого совхозного сада, на черных ветках тлели отблески заката. Горько пахло дубовой корой, и запах этот в остывающем воздухе слышался как напоминание о тревоге.
Вера была дома. Умылась, переоделась после смены на ферме. Он не ожидал ее застать — обычно она приходила позже — и на минуту растерялся, позабыв подготовленный разговор, который по слову складывал весь день. В ситцевом пестром халате, она показалась ему уставшей, слабой, ничем и никем не защищенной: эта худенькая шея, открытая короткой стрижкой, темно-русые волосы, схваченные голубой косынкой. И неожиданная нежность к ней охватила его: «Она-то за что будет страдать?» Жена тотчас уловила это, маленькие уши ее запунцовели, глаза, окруженные синевой, блеснули нежданной влагой. Так удивительно, радостно было для нее это движение его души — жалость к ней. Но он тут же одернул себя, замкнулся, и все сразу пропало, и будто и не было этой нежданной его слабости. И он уронил, как камень ей на ноги бросил:
— Вот что… Пока совсем не смешался… — Он запнулся, хотел, видимо, сказать «не смешался с грязью», но не сказал, — отбываю. Как ты, а я решился. — И торопливо, и нервно, будто страхуясь от того, что его станут уговаривать и еще уговорят, вскричал: — Все, все!
Вера умоляюще взглянула на него, уткнулась лицом в свои ладони, и плечи ее угловато вскинулись. Вытерев глаза ладонями, отняла их от лица, отвернулась. Она-то знала, что не сразу Иван пришел к такой мысли, день за днем что-то зрело в нем, но не ожидала такой крайности. В бега?
— А я куда? А дети? Они в чем виноваты? — Она с ожесточением глядела на мужа. — Что, нам плохо тут? Скажи, плохо?
— Тебе хорошо, мне — плохо. Что я за человек без своей работы?
— Ну кто виноват-то, кто?
— Я, я! Во всем — я! Хотя ты не хуже меня знаешь, сколь я виноват. Не везет, невезучий я…
Может, и невезучий. Бывает такое. Но она знала, в чем его невезение. Иван не поехал тогда бродом не потому, что высока была вода, а задумал спрямить дорогу по хилому мосту. Он был нетрезв, как в ГАИ установили… Кого же винить после этого? И авария та была не первая. Но чего стоят сейчас укоры? И не укоры нужны, а решение. «Задумал, так пусть едет. Пусть, пусть, — решительно подумала она. — Кто станет с нами нянчиться?» И сказала, зная, что делает неверно, что не то сейчас нужно мужу. Вон он какой жалкий, потерянный, так и ждет от нее поддержки.
— Поезжай, Иван, не держу. Может, и найдешь место. А я намечаю сюда ребят привезти.
«Ага, — подумал он. — Она останется, а я поеду? Та-ак…»
Вера испугалась, увидев, как у него остекленели глаза, худое, с бледной смуглостью лицо покрылось испариной. Он задышал трудно,
