и я чувствую его теплые ладони на своей спине, когда аристократ берет меня на руки.
— Так… Холодно… — шепчу я и не могу сфокусировать на нём взгляд, его тело вибрирует от напряжения, мышцы напоминают туго скрученную пружину, — Холодно…
— Я знаю, — отрывисто отвечает Макс, завернув меня в своё пальто. Я отчетливо слышу хруст снега под его ногами.
Так хочется спать.
Я закрываю глаза.
— Ты не должна спать, — моё сознание помимо воли цепляется за его хриплый голос, вынуждая выплывать к свету, сузившемуся до ушка иголки, — Слышишь меня? — я открываю глаза и недовольно встречаю его потемневший взгляд.
— Я думала, что вас не будет хотя бы в Раю, — рассерженно говорю я и на его лице мелькает тень удивления, может быть, он считает, что зараженные вообще не способны на связную речь? Но у меня нет сил спросить об этом, мои глаза опять закрываются.
Когда я прихожу в себя, то не сразу понимаю, где нахожусь. Темно, но рядом со мной уютно потрескивают угли от костра. Острая боль в груди превратилась в тупую пульсацию. Холод исчез и мне жарко. Очень жарко.
Где Самара? Я должна её найти.
Я пытаюсь встать, но чьи-то ладони укладывают меня обратно.
— Как ты себя чувствуешь? — надо мной склоняется Макс Москвин и в первое мгновение, я думаю, у меня опять галлюцинации.
— Не очень, — еще никогда в жизни, я не чувствовала себя так скверно, — Но думаю, могло быть хуже, — мрачно добавляю я и на его лице возникает слабое подобие улыбки.
— Всё будет хорошо.
Моя голова раскалывается от боли и лицо горит огнём. Сознание путается и я погружаюсь во мрак беспамятства, то опять возвращаюсь обратно. Макс пытается дать мне воды и я с омерзением отталкиваю его руки.
— Не прикасайся ко мне, — задыхаясь шиплю я, даже сквозь затуманенный лихорадкой мозг, я ненавижу его, — Не трогай меня…
— Ладно, — сдается он, — Но тебе нужно больше пить, — жажда полыхает внутри меня жгучими щепками, мне удается удержать в руках бутылку с водой и сделать пару глотков.
На это уходят все мои силы и я опять проваливаюсь в темноту.
Проснувшись на следующее утро, я чувствую только страшную слабость во всём теле. Но жар исчез. Сквозь трещины в металле просачиваются золотистый свет и мириады пылинок пляшут в морозном воздухе.
Я лежу на мягких креслах и укрыта настоящим одеялом. Откинув его в сторону, я с удивлением обнаруживаю, что на мне несколько темно-синих свитеров аристократки и теплые брюки. На ногах шерстяные носки и ботинки.
Я пробую встать, держась за спинку одного из кресел. Всё кружится перед глазами и страшно хочется пить. Постояв на месте несколько секунд, я оглядываюсь и определяю, что нахожусь в хвосте «Икаруса».
Та часть, где он соединялся с серединой, закрыта куском какой-то тряпки. Разбитые иллюминаторы заботливо прикрыты шторами. Очаг для костра обложен камнями и металлическими частями. В нём до сих пор тлеют угли.
Значит всё это мне не приснилось.
— Пилот сделал невозможное, смог увести «Икарус» на открытый участок, — я резко оборачиваюсь на голос. Макс стоит на пороге, впуская холодный воздух внутрь, — То, что мы оба выжили, тоже можно считать чудом, — он проходит мимо меня и осторожно кладет на пол целую охапку веток.
— Только мы? — эхом спрашиваю я и Макс оборачивается ко мне. В его каштановых волосах запутались хлопья снега и выглядит он измученным, — Сколько человек было на борту? — я чувствую слабость в ногах.
Мне хочется схватить его за руку и держаться за неё. Ненормальная реакция. Я трясу головой, избавляясь от наваждения.
— Семь, если считать экипаж и… Тебя, — наконец, отвечает он, стараясь держаться от меня на расстоянии, — Я пытался найти сигнальный маячок, но всё сгорело, — Макс в изнеможении трет лицо и я замечаю на его пальце перстень перворожденного.
— А челнок? — сиплю я, — Если активировать маячок там? — его бровь удивленно ползет вверх.
Я судорожно сглатываю.
— Он активируется только в полете, на земле, челнок бесполезен.
— Ясно.
Значит, у меня еще есть время уйти отсюда.
— Я думаю, тебе лучше еще немного поспать, — его взгляд выражает напряженность и я понимаю, сейчас мне действительно лучше прилечь.
Я возвращаюсь на место, боль в висках стучит всё сильнее. Макс протягивает мне бутылочку воды и тут же отступает, словно теперь, когда я пришла в себя, он стал меня опасаться.
Значит, выглядела я неважно. Даже для измененной.
— Ты же в курсе, что я не заразна? — я делаю небольшой глоток и смотрю на него поверх горлышка, — Жаль, конечно, тебя разочаровывать, но тебе никогда не стать таким красавчиком, как я, — один уголок его рта насмешливо приподнимается и тут же опускается вниз.
Мне почему-то неловко. Я ставлю бутылку на пол и ложусь на кресла, натянув одеяло до самого подбородка, я почти сразу проваливаюсь в сон.
Я еще несколько раз просыпаюсь. Макс всё время куда-то уходит и возвращается усталым. Он ложится с другой стороны и молча наблюдает за костром. Тени еще больше подчеркивают впалые щеки под его скулами.
Через два дня, я чувствую себя намного лучше. Слабость всё еще нервирует меня, но по крайней мере, я могу передвигаться без посторонней помощи. Я одеваю на себя лежащую рядом дубленку и натягиваю на голову темно-синюю шапочку, спрятав спутанные волосы. Плотно зашнуровав большие меховые ботинки, я выхожу наружу и впервые вижу место катастрофы.
«Икарус» похож на лопнувший на сковороде пирожок, с вытекшим наружу повидлом вещей и груды металлических обломков, поблескивающих из-под снега. Но больше всего меня поражают высокие гребни гор с редкими островками леса.
Воздух кажется тяжелым и плотным. Мне приходится задерживать его в легких, прежде чем выдыхать углекислый газ. Я дышу так, словно болею астмой. Заметив впереди два небольших каменных холмика, я направляюсь к ним. Ветер бросает мне в лицо пригоршни колючего снега и зубы ноют от холода. Мне приходится поднять воротник дубленки.
Я понимаю, что это, как только подхожу ближе. Могилы. Они сложены из камней, их шероховатую
