Анна Сарк
Сердце потерянное в горах
Глава 1
Лилит
Дверь дрожит от тяжелых ударов и снаружи слышатся ругательства. Еще немного и он вышибет мне дверь. Я швыряю стопку чистой одежды в кресло, подбегаю к двери, и отодвигаю многочисленные засовы, замки и задвижки. Делаю это, потому что у меня нет выбора. И потому что я знаю, чем может закончиться мое промедление. Руки у меня слегка подрагивают. Вытерев потные ладони о брюки, я распахиваю дверь.
У него черная форма с серебристыми пуговицами, а значит, мне стоит помалкивать.
— В следующий раз я не буду так терпелив, — стражник грубо отталкивает меня в сторону и проходит в комнату. Подошвы его ботинок оставляют грязные следы на полу.
Я покорно следую за ним.
Половину лица стражника закрывает респиратор. Его глаза за стеклами прозрачных очков обшаривают комнату с какой-то маниакальной настойчивостью.
— Здесь ничего нет, — пытаюсь выглядеть непринужденной, будто мне нечего скрывать.
Не удостоив меня внимания, он рывком открывает дверцы старенького платяного шкафа и у меня почти перестает биться сердце.
— Оружие?
— Нет, — нужно без промедления отвечать на вопросы, чтобы стражник не разозлился еще больше.
Не сводя с меня полного ненависти взгляда, он запускает руку в мои вещи, и я напрягаюсь.
— Что это? — вытаскивает наружу стеклянный пузырек с зеленоватой жидкостью внутри, — Я спрашиваю, что это?
— Микстура от кашля, — вонзаю ногти в ладонь.
Какая же я дура, что не убрала его в более безопасное место!
— Зачем? — требовательно интересуется стражник.
— Лекарство.
— Лекарство? — повторяет он предостерегающим тоном, — И зачем оно тебе?
Мне не удается придумать что-нибудь на ходу, поэтому говорю правду:
— Помогает при простуде…
Стражник с силой сжимает руку в кулак. Хрупкое стекло превращается в осколки. В воздухе плывет запах шалфея, солодки, и чабреца.
— Теперь уже нет, — с самодовольным видом, он стряхивает все на пол.
Меня охватывает злость, вспыхивает, как спичка.
— Да, — вскидываю подбородок и не мигая гляжу на него, — Нет.
— Не смей так на меня смотреть, — стражник в мгновение ока преодолевает разделяющее нас расстояние и хватает меня за шею, — Слышишь меня?
Я чувствую, как оставшиеся на перчатках острые осколки, вонзаются в кожу, но не это выводи меня из себя, а исходящая от стражника злость. Я сосредотачиваясь на его неприятных бледно-голубых глазах.
— Ты нарушаешь федеральный закон… — хриплю я и его пальцы в кожаных перчатках напрягаются, в нос забивается резкий запах трав, — Это преступление…
— Сука, — стражник с силой швыряет меня в стену и я до крови прикусываю язык, сползая на пол. Во рту появляется металлический привкус, — Само ваше существование оскорбительно, — он наклоняется ко мне, голос из-под респиратора звучит глухо, но я ощущаю сочившуюся из него жгучую ненависть.
— Как и ваше, — не сдерживаюсь я и тут же за это расплачиваюсь.
Он грубо наматывает на руку мои волосы и прикладывает сканер к цифрам.
Шею обжигает резкой болью, словно кто-то проводит по нему лезвием.
Любые контакты с измененными строго запрещены. Законы прописали в регламенте «Золотой крови», которые каждый из нас должен знать наизусть и по требованию, процитировать каждый пункт. Но стражники не утруждаются и просто используют нас в качестве игрушек для битья.
Им нравится мучить нас. Видеть страх в наших глазах. Видеть наше отчаяние.
Стражник заносит кулак для удара и я поднимаю колени к лицу, защищая самые чувствительные места. Быть может, у него плохое настроение, ему изменила его идеальная жена, или у детей чересчур низкий IQ. Причин много, итог один.
— Сдохни, — тяжелые ботинки стражника в последний раз бьют меня по ребрам, хлопает дверь и я остаюсь одна.
Несколько минут я неподвижно лежу на полу, из разбитой губы течет тёплая кровь, заливая подбородок. Я должна мужественно переносить испытания. Этому учит писание. Но у меня всегда были проблемы со смирением. Боль пульсирует в такт быстрому биению сердца. Я смотрю в побеленный потолок, на котором уже начинают проступать темные пятна и раздумываю, где мне достать известь.
В окне надоедливо жужжит муха, она бьется о стекло снова и снова, пытаясь выбраться на свободу. На мгновение, я представляю, что это я изо всех сил царапаю раму, задыхаясь от бессилия. Застонав, переворачиваюсь на бок. Кое-как мне удается подняться на ноги. Ковыляю к умывальнику и ополаскиваю лицо холодной водой. Мне сразу становится лучше. Голова кружится, но переломов нет. Я сплевываю сгусток крови и провожу языком по зубам. Все остались на своих местах, даже слегка выступающие из ровного ряда клыки. Я беру в руки полотенце и стираю кровь с верхней губы, морщась от боли. Она слегка отекла и мне больно открывать рот.
Я выхожу на улицу.
Первое, что я вижу, это грязь.
Здесь всегда слишком грязно и даже солнце не способно это исправить. А когда идет дождь, становится только хуже. Спасает только снег, но вместе с ним приходит холод. А тепла всегда не хватает. «Верхние» дают нам ровно столько, чтобы мы все разом не передохли и им не пришлось бы вносить платеж в свои кредиты, тратясь на наши похороны.
Я иду в сторону колючей проволоки, сразу за ней стеклянный купол, огороженный бетонной стеной. За ним скрывается мир роскоши и первоклассной еды. Мой кредит уже превышен и ближайшие месяцы нам придется жестко экономить.
У меня урчит в животе, напоминая, что я ничего не ела с самого утра.
Я прохожу мимо таблички: «Карантинная зона, просьба не пересекать границу» и сворачиваю в противоположную сторону. Я стараюсь идти тихо, в этой части города полно ублюдков, для которых убийство это просто способ скрасить свой досуг. Есть места еще хуже, чем это, но туда лучше вообще не соваться, если не хочешь проблем с прокаженными.
Я задерживаюсь около пожелтевшего портрета, прикрепленного к столбу. Одна его сторона полностью оторвана. Разгладив края, я вижу половину женского лица и цифру
