(в то время как четвероногая угрожающе заворчала) произнесла, когда я уже была готова опуститься в роскошное кресло Луи-сез.
– Нет, не садись. Сидеть во время нашего разговора буду я, а ты, Мона, будешь стоять! Кстати, не забудь, мы больше не на ты, а на вы. Для тебя я Карина Львовна. Не возражаешь?
– Нет, Карина… Львовна, – произнесла я издевательски подобострастно.
Хихикнув, она огорошила меня вопросом:
– И сколько именно подделок ты подсунула пупсику?
Я все же рухнула в кресло, и Кариночка, явно и рассчитывая на такой эффект, который был своего рода чистосердечным признанием, все смотрела на меня.
Похоже, я сильно недооценила эту силиконовую дуру. Она, может, и была силиконовой, но далеко не дурой.
Наверное, даже умнее меня.
– Около тридцати, – произнесла я осторожно. – А как ты… как вы узнали?
Кариночка, хмыкнув, ответила, хлопая накладными ресницами:
– Меня все считают идиоткой, и это позволяет мне удачно идти по жизни. Да, я далеко не самая умная, но теперь я вдова миллиардера и сама миллиардерша. Неплохо для идиотки, не так ли?
Собаченция в рубиновом (на этот раз) ошейнике согласно заурчала, да и я была вынуждена признать справедливость ее слов.
– Просто мне тоже нужны были деньги, и когда я решила заменить кое-какие экспонаты коллекции пупсика на копии, то сведущие люди поведали мне, что я принесла им уже подделку, причем очень умелую. Ну, и я стала выяснять, что же в коллекции пупсика настоящее, а что фальшивка. Там фальшивок около шестидесяти, Мона!
Не просто умнее меня, а намного умнее.
Я ничего не отвечала, так как все и так было ясно.
И тут она снова огорошила меня.
– Ну, не беда, Мона! Кто старое помянет…
Она сладко улыбнулась.
– Ну, а кто забудет… Знаешь, чего мне не хватает в жизни? Приключений! Теперь у меня есть миллиарды, но жизнь станет еще скучнее, чем была. А искать «Мону Лизу» мне так понравилось! Хоть мы и не нашли ее, а отыскали новую карту, но ведь можно продолжить поиски…
Мое сердце забилось, и Кариночка сказала:
– Ты будешь работать на меня, как работала на пупсика. О том, что его коллекция полна подделок, забудем. Но идея неплохая – подменять одни экспонаты на другие! Думаю, этим можно заниматься и дальше. Точнее, ты будешь заниматься этим, когда устроишься на работу с блестящими рекомендациями от меня к…
Она назвала имя одного из богатейших людей в Европе.
– Он, соболезнуя мне по причине кончины пупсика, сам завел разговор о том, что теперь, когда я не нуждаюсь в твоих услугах… Ты перейдешь на работу к нему – его коллекция одна из самых обширных в мире!
Это, бесспорно, было так.
– Но если я буду работать на него, то как я одновременно смогу работать на вас…
Я осеклась. Потому что поняла, как. Так же, как предлагал мне месье Шахрияр.
Кариночка пояснила:
– Станешь двойным агентом, Мона. Будешь работать на него, а на самом деле передавать подлинники из его коллекции, замененные тобой на копии, мне.
– И как долго? – спросила я упавшим голосом, и Кариночка сладко улыбнулась.
– Пока мне не надоест. Или пока не отыщешь «Мону Лизу». Финансовых причин заниматься криминалом с подделками у меня нужды нет, но это так… так возбуждающе!
Ее четвероногая тезка под столом тявкнула, и у меня возникло непреодолимое желание пнуть ее ногой. Как и ее двуногую хозяйку тоже.
– Не забывай, я уладила все проблемы с наследниками месье Шахрияра. Это ведь начальник охранного бюро, которое отвечало за электронное обеспечение замка месье, позволил себе такую шалость и попытался шантажировать пупсика. Со мной такое не пройдет!
Я не сомневалась, что недальновидному бедолаге не повезло. Мир его праху!
Как и праху злобной химички, к убийству которой – теперь я в этом не сомневалась – силиконовая дура Кариночка (тогда еще не силиконовая и, как оказывается, вовсе не дура) стопроцентно приложила руку, сверкавшую теперь эксклюзивными бриллиантами.
– Ты у меня на крючке, Мона! Твои подделки в коллекции пупсика. Есть видео, из которого можно сделать вывод, что месье Шахрияр вовсе не погиб в результате несчастного случая, а был убит тобой.
Я, чувствуя, что сердце у меня оборвалось и летит куда-то в центр галактики, разом поняла: то, что предлагал мне Шахрияр, было цветочками по сравнению с замыслом Кариночки.
Она, эта туповатая силиконовая блондинка с накладными ресницами и четвероногой тезкой, станет моим новым боссом – причем навсегда!
И как меня угораздило так влипнуть?
Вот уж точно: «Tua per sempre, ML». Навсегда твоя, Мона…
Вернее: Мона навсегда твоя!
Кариночка же хихикнула и спросила:
– Ты ведь поможешь найти подлинник «Моны Лизы» для моей коллекции?
Лиза
– …Ты продал ее? – Барбара ахнула, а Лиза едва смогла сдержать слезы.
Только теперь, после того как суматоха улеглась, – Жан-Люк выписался, Степа должен был вот-вот выйти из Американского госпиталя, а месье Антуан, давно признавшись в том, что заказал убийство малыша Клода и пытался организовать убийство Жан-Люка, был под следствием, как, впрочем, и его подельница, внучка его бывшего любовника, в самом деле когда-то подвизавшаяся на подиуме, но успехов не достигшая и решившая делать карьеру в полиции, давно и прочно, еще со своих гламурных времен, повязанная с миром криминала, – они с Барбарой наконец-то смогли вернуться к поискам «Моны Лизы».
И хоть карта, указывавшая путь к оригиналу, оказалась в цепких, унизанных непомерно огромными бриллиантами ручках вдовы олигарха Воротыйло, Лиза была уверена: они смогут найти «Мону Лизу». Ее «Мону Лизу».
Но ведь у нее уже была ее «Мона Лиза» – та самая копия, которую она обнаружила в антикварном салоне Барбары. И которую, как теперь выяснилось, во время их отсутствия девятнадцатилетний внук лучшей подруги Барбары, присматривавший за салоном, продал какому-то случайному клиенту. Точнее, клиентке.
Молодой человек, явно пристыженный и словно заведенный твердивший извинения, заявлял, что мадам сама разрешила ему совершать сделки до десяти тысяч евро, а эта явно состоятельная дама средних лет предложила за старую картину, на которой ничего практически не видно, именно эту сумму.
И сделка состоялась.
– Как хоть ее зовут? – бушевала Барбара, но молодой человек этого не знал: покупательница была не постоянной, а случайной. Кажется, немка. Хотя, может, австриячка. Или, вообще, швейцарка или шведка. Не исключено, что голландка…
– А не эскимоска? – злилась Барбара, и Лиза, чувствуя, что ей делается неловко, взяла ее под руку и, уведя в сторону, сказала:
– Ну, продал и продал. И пусть кто-то получает от этого эстетическое наслаждение.
Хорошо, что «Мону Лизу», ее «Мону Лизу», купила именно женщина. И хотя
