боли я не мог бы быть достаточно сильным, чтобы делать то, что он хотел от меня. Он сказал, что я был Армагеддоном, которого он ждал. И я должен был использовать свою боль, чтобы доставить счастье другим.
— Килл, восемнадцать лет
Иногда незнание было проще, чем знание.
Когда-то я был таким. Я был ребенком, верившим в справедливость и правду. Я был подростком, верил в единение и любовь. И я был мужчиной, лишенным всякой надежды из-за лжи.
Я был свидетелем того, на что готовы пойти другие люди ради власти. Я повзрослел.
Но, несмотря на то, что произошло, Клео смотрела на мир не так, как я. Она по-прежнему верила в справедливость, правду и любовь. В глубине души она все еще была доверчивой, и я завидовал ей.
Я завидовал ее принятию мира, погрязшего в обмане. Я хотел расслабиться. Просто перестать гнаться за этой необходимостью исправлять, настраивать и изменять.
Но я знал слишком много. Я копнул слишком глубоко и увидел то, чего не мог не заметить. Я должен был это сделать. У меня не было выбора.
Потому что, если бы я этого не сделал, кто бы сделал?
Дело не в том, что я хотел стать кем-то, кем не был. Дело не в том, что я хотел общественного признания или привилегий, которые сопутствовали моему будущему месту работы. Но я действительно хотел исправить свои ошибки — и это был мой путь к прощению.
Все это время Клео думала, что я все тот же помешанный на математике мальчик из «Кинжала с розой». Тот самый мальчик, которого предали самые дорогие и развратило заключение.
Правда, часть того мальчика выжила, но годы изменили меня, превратили в совершенно нового человека.
Сегодня вечером Клео увидит все. Она, наконец, узнает обо мне все. Она услышит, над чем я работал. К чему привели беззаконие, торговля, даже контрабанда людей.
Я был не просто человеком, жаждущим мести. Если бы это было так, я бы убил своего отца много лет назад.
Я был человеком с миссией. Миссией искоренить этот мир грязи. Покончить с теми, кто лжет, мошенничает и ворует.
Я не был линчевателем.
Я не был крестоносцем.
Но я был гражданином Соединенных Штатов и нес ответственность за то, чтобы нести правду.
К сожалению, у меня открылись глаза. Я видел насквозь чушь собачью и неправильное руководство, и все благодаря тому, как мой отец относился к своему президенту и коллегам. Он заставил меня увидеть. И отец дал мне понять, что он ничто по сравнению с людьми, находящимися у власти. Ложь была основой нашей страны. Люди принимали законопроекты без голосования, они отвергали доктрины и разрушали правила, которые могли остановить их правление.
Мой отец был ничем в моей схеме.
Мне нужен был не только он. Не только за Клубы, которые предали веру своих братьев.
Я охотился за гребаными главарями. Люди, которые, не задумываясь, разрушили жизни стольких людей и уничтожили целые поколения одной-единственной подписью.
Это было моей истинной целью.
И когда Клео узнает, что я никогда не смогу уйти от того, что обещал, ей придется выбирать.
Принять меня и терпеть мою одержимость равенством.
Или украсть единственное счастье, которое у меня было, и уйти.
Глава двадцать седьмая
Клео
«Я не помню».
Раньше это была такая легкомысленная фраза. Но теперь я словно выскребла свою душу и отдала ее, истекающую кровью и кричащую тому, кто спрашивал: Кто я такая? Что случилось? Кто это со мной сделал?
Я ненавидела эти три коротких слова. «Я не помню». Я ненавидела свой мозг за то, что держал меня в заложниках. Но больше всего я ненавидела эту пустоту. Воспоминания были моими врагами, обрекающими меня на одиночество.
— Клео, запись из дневника, шестнадцать лет
Артур провел меня через большую гостиную. Дом был роскошно оформлен. Все — от дверей до отделки — было покрыто глянцевым белым лаком. Светильники сверкали кристаллами, а из потолочных динамиков лились звуки симфонического оркестра, переплетаясь с голосами дорого одетых гостей.
— Кто эти люди? — я обогнула шлейф серебристого платья и улыбнулась джентльмену с пышными усами.
— Люди, которые управляют этой страной — сказал Артур, не сбавляя шага.
«Государственные чиновники?»
Мои глаза сфокусировались, изучая незнакомцев с более глубокой ясностью. Я никого не узнала.
Я не могла правильно совместить два мира в своей голове. Здесь мы сталкивались плечом к плечу с либералами и демократами, но дома мы были законом. Мы устанавливали правила и вершили правосудие — мы были своим собственным правительством.
Но здесь Артур без особых усилий балансировал между двумя существованиями. Зачем?
Прошлой ночью мы сидели у костра, ели свиные ребрышки, танцевали в коже и развлекались ужасными историями о привидениях и дешевой выпивкой. Теперь я ковыляла на изысканных шпильках, общалась с модницами и стала невидимкой на эксклюзивной коктейльной вечеринке.
В этом нет смысла.
Прошла целая вечность, пока мы перемещались по комнате и приблизились к небольшой группе мужчин у эркерного окна. Отблеск люстры отразился от запястья Артура, обнажая запонки, украшенные крошечными черепами и абаками с логотипом «Чистой порочности».
На каждом шагу я беспокоилась о том, что я скажу и чего от меня ждут.
«Я не помню».
Эти три ненавистных слова из моего прошлого тяжело вертелись у меня на языке — я просто ждала, когда начнутся вопросы. У меня внутри все сжалось. Я покрылась холодным потом. И я изо всех сил пыталась напомнить себе, что помню. Что мне нечего было бояться. Нечего забывать.
Толпа расступилась, пропуская нас сквозь массы блесток и шелка, в то время как они сновали вокруг, как откормленные карпы. На книжных полках хранились ценные сувениры из отпуска, а стены были украшены семейными портретами человека, к которому мы направлялись: сенатора и его хорошенькой жены с темно-каштановыми волосами и двух маленьких мальчиков, похожих на своего отца.
Я сглотнула, когда сенатор поднял глаза. Он прервался на середине рукопожатия с другим джентльменом и наклонился, чтобы что-то сказать. Мгновение спустя сенатор извинился и пересек небольшое расстояние, чтобы перехватить нас.
Не говоря ни слова, он прошел мимо, прищурившись на Артура.
Кивнув в ответ на невысказанный приказ во взгляде сенатора, Артур незаметно повернулся и последовал за ним.
Мы преследовали мистера Самсона с переполненной вечеринки по короткому коридору в кабинет, выкрашенный в бордовые и
