Я судорожно сглотнула и на задрожавших вмиг коленях заползла в шалаш. Места в нем оказалось неожиданно много, а пол был устлан все теми же большими, гладкими и прохладными пальмовыми листьями. Я легла на спину, согнула ноги в коленях, прижала руки к вздымающейся от участившегося дыхания груди и приготовилась ждать. Хотя ждать мне пришлось совсем недолго. Матвей, сгибаясь до самой земли, зашел почти следом за мной. Он опустился рядом на колени и осторожно положил руки мне на грудь. Я слегка пошевелилась, призывая партнера к более активным действиям. Матвей понял все правильно. Он чуть-чуть сжал и снова расслабил ладони, проделал это еще и еще раз, отчего соски мои сразу же набухли и затвердели. Теплая волна побежала от груди по всему телу и стала собираться внизу живота. И руки Матвея, словно чувствуя эту сладкую волну, робко последовали за ней. Ладони его неохотно разжались, оставляя податливые груди, скользнули по ребрам на живот, чуть задержались на его мягкой выпуклости, исследовав большими пальцами впадину пупка, а потом, едва заметно дрогнув, коснулись курчавых волос и, словно испугавшись, не проследовали вниз, где я так ждала их, а разошлись в стороны и медленно провели по бедрам. Но, не дойдя до колен, они перебрались на внутреннюю сторону бедер и, совсем уже медленно и осторожно, все-таки двинулись вверх.
Наконец я дождалась!.. Я ощутила трепетные пальцы Матвея там, где нестерпимый жар густого и сладкого, словно патока, желания уже рвался наружу, вытекая капельками влаги. Я застонала, когда палец любовника погрузился во влажный источник, — совсем чуть-чуть, до второй фаланги, — так же медленно вышел, совершая круговые движения, снова прижался к остальным, и они, уже все вместе, двинулись еще чуть выше, где один из них снова покинул товарищей в поисках моей заветной «горошинки», которую отыскал очень быстро, и я протяжно застонала от пробившей мое тело сладостной судороги. Продолжая ласкать меня — нежно, чутко, осторожно и трепетно, — Матвей склонил над моим лицом голову и коснулся губ. Совсем чуть-чуть, не раскрывая их. Глубоко вдохнул и сказал хрипло:
— Ты пахнешь хлебом… и молоком… Свежим хлебом и парным молоком…
— Съешь меня скорее, — ответила я, забросила руки на спину Матвею и потянула его к себе.
Матвей подался вперед, снова приблизил свое лицо к моему, приоткрыл губы и приник ими к моему жадному рту. По-моему, в тот раз я впервые целовалась по-настоящему, хоть это и странно звучит по отношению к действиям, совершаемым во сне. Но наш первый с Матвеем поцелуй я все равно запомню до конца жизни. Потому что именно тогда я впервые почувствовала себя женщиной. Любимой, желанной, единствен ной. Половая близость — это все-таки в большой мере физиология. Совокупляются все — люди и звери. Птицы, змеи и даже насекомые. Потому что это зов плоти, следствие природных законов. Без него не может быть продолжения жизни — и тут никуда не деться. Поцелуи же вовсе не обязательны. И целоваться умеют лишь люди. Но не все целуются искренне. Многие считают это действие лишь своеобразным правилом игры, прелюдией к сексу или еще чем-то необязательным, не очень приятным, а потому совершаемым так, словно делается это не по желанию, а по обязанности. По-моему, именно так, будто отдавая долг, целовал меня перед совокуплением Ваня. Да-да, именно перед совокуплением, по-другому теперь назвать занятия любовью с мужем у меня не поворачивается язык. И вот именно, что он целовал меня, неумело тыкаясь сжатыми губами, только перед этим. Если не считать десятка-другого раз во время ухаживания и одного — в ЗАГСе.
Матвей же целовал меня так, словно умирал от жажды. От неразделенной жажды любви, от томительного душевного одиночества… Словно он годами, десятилетиями ждал и искал ту, которой он сможет наконец отдать нерастраченную нежность, подарить ласку, поделиться всем собой без остатка, растворившись в любимой. Именно таким был его поцелуй, говорю без преувеличений. У меня хлынули из глаз нежданные слезы благодарности, умиления, восторга, настоящего счастья. И это сделал всего лишь его поцелуй! Я постаралась ответить ему тем же, вложив в движения губ и языка ответные чувства, что рвались из меня навстречу любимому. Да, да, да, сотню раз ДА!!! Я уже любила Матвея, безоговорочно, полностью, без остатка, без сомнений, терзаний и сожалений. Я любила его, хотела его, желала его — нестерпимо, до жгучей сладостной боли в груди, до безумного влажного жара, который, вспыхнув в потаенных глубинах, разливался по животу, стремясь подняться до затылка; опускался на бедра в стремлении достичь кончиков мизинцев…
Я застонала снова, уже призывнотребовательно, еще сильнее прижала к себе любимого, а потом опустила ладони ему на ягодицы и невольно впилась в них коготками. Матвей вздрогнул от короткой острой боли, чуть приподнялся надо мной, нацеливая свое трепещущее орудие, коснулся им влажного входа «колодца» и…
…грубо вошел в меня, заставив застонать уже не от вожделения, а от боли. На меня дохнуло сильным запахом перегара, и я поняла, наконец, что уже не сплю. Я открыла глаза, но ничего не смогла увидеть, пока не догадалась, что лицо мое накрыла какая-то ткань. Я сбросила с глаз тряпку, и теперь в призрачном свете фонаря, льющемся с улицы через незашторенное окно, увидела, что их закрывал мне подол собственного халата, бесстыдно задранный кверху. А надо мной, облокотившись о пол руками, пыхтел перегаром благоверный мой Ванечка… Он так и остался в свитере, а спущенные трусы болтались ниже колен. Волосы Ивана свалялись после сна, слиплись от пота, торчали кривыми сосульками в разные стороны… И этот неряшливый вид супруга, его похотливое сопение, мерзкий запах переработанного организмом спиртного вызвали во мне такое нестерпимое отвращение, что я снова застонала — и от этого впервые испытанного к мужу чувства гадливости, и от досады, что сказке последовало такое пошлое продолжение, и от внезапной жалости к себе.
Иван же, видимо, принял мой стон за результат своих «трудов» и задвигался быстрей, запыхтел чаще и громче, обдавая меня новыми порциями отвратительных испарений. Я же, кроме неприятного жжения между ног, ничего не чувствовала, лишь взмолилась мысленно, чтобы все это скорее закончилось. Так и случилось. Ваня дернулся еще пару раз, замычал и замер, изливая в меня теплые и, как мне отчетливо представилось, липкие, склизкие струи. От этого ощущения и возникшей в мозгу картины меня буквально затошнило; я выскользнула из-под супруга и бросилась к дверям туалета. Меня вывернуло несколько раз, а потом я сразу же ринулась в ванную, брезгливо сбросила на пол заляпанный пятнами семени халат и встала под душ, сделав воду, насколько можно было вытерпеть, горячей, а напор ее — максимально возможным.
Я смывала и вымывала из себя следы Ваниного посягательства до тех пор, пока в дверь не раздался стук.
— Ты чего? — послышался встревоженный голос мужа.
— Все хорошо, — ответила я, но из-за шума воды он меня, конечно, не услышал. Поэтому я добавила: — Просто я не люблю тебя, Ваня.
Матвей
Я проснулся так неожиданно, что не сразу смог понять, где я и что со мной. Хотя, что со мной, я почувствовал очень быстро, а легкое одеяло, заметно вздыбившееся чуть ниже живота, подтверждало мои ощущения визуально. Света оранжевых цифр электронного будильника, показывающих половину четвертого, для этого вполне хватало.
